Дисциплинарный санаторий

Вернемся к аналогии с обязанностями гражданина. На протяжении тысяч лет тягчайшим преступлением было перенесение межевого камня. Оно неизменно каралось смертью законами Хаммурапи, уголовными уложениями египтян, римлян и европейских стран Средних веков, так как покушалось на основное владение оседлого человека — землю. В санаторном обществе перенесение границы земельного участка — нонсенс, и место ему в анналах ссор между соседями, но не в зале суда. Для наиболее тяжелых случаев уголовный кодекс предусматривает незначительное наказание, штраф. Потеряло смысл и сожжение на кострах еретиков, так как религия не вызывает более сильных страстей в санаторных больных. (Индия, называя себя демократией, живет вне санаторной цивилизации, а в проблемах Северной Ирландии религиозная принадлежность скорее есть местная символика для двух противостоящих кланов населения.) Однако никому не придет в голову похваляться свободой несожжения на кострах еретиков в качестве достоинства «демократии». Между тем хвастовство мертвыми «свободами» — обыкновенное явление. В каждой речи политических деятелей санаториев мелькают обязательные Freedom/Liberty's.

Задолго после окаменения формулировок «свобод» родились новые средства информации (они же средства внушения prefabricated мнений) — радио и телевидение. Старые средства presse écrite[104] благодаря новым технологиям обладают сегодня могуществом, какового себе не могли представить сильные умы, ни Декарт, ни Вольтер, ни Руссо. В их времена молва («из уст в уши»), книги, функция которых была скорее сходна с функциями рукописей, да элитарные листки — робкие прапрадедушки современных гигантов прессы — составляли весь парк повозок средств информации, имевшийся в наличии. И сама информация, и идеи были обращены лишь к малочисленному образованному классу.

Эмоциональное, духовное и социальное меню санаторного человека поставляется сегодня в основном телевидением, радио и (в меньшей степени) прессой. Однако новых свобод, учитывающих новую действительность, не появилось. В телевидение, не спрашивая согласия гражданина, мертвой хваткой вцепилась администрация и владеет им. А ведь, по сути дела, должна бы появиться новая свобода: законоутверждающая права гражданина на его телевидение. Каким-то образом граждане ведь должны иметь доступ (и контроль над) к столь могущественному средству тоталитарного контроля над ними. (Телевидение — тотально. И тем оно в тысячи раз опаснее всех сотрудников доктора Геббельса и его очень эффективной некогда системы пропаганды.) Для свободной циркуляции идей свобода доступа к теле сегодня важнее, чем свобода печати, слова и свобода собраний вместе взятые. Ибо все они могут быть осуществлены на теле. Любая система управления теле была бы справедливее существующей сегодня системы телеэтатизма. Даже если бы только телепрограммы были распределены между существующими общественными институциями санаторного общества. На освобождение телевидения от контроля государства администраторы не пойдут. Ибо это живая и, следовательно, опасная свобода. Это реальная власть. А администрация не желает делиться реальной властью с больными. Мертвыми привилегиями она с удовольствием делится.

Разумеется, администратор, даже самого лучшего качества, не есть изобретатель мотора социального автомобиля, он один из множества шоферов этого многосложного аппарата. Очень возможно, что, занятые борьбой с себе подобными и сложными отношениями с People, администраторы не сомневаются, что свободы, сформулированные прапрапрадедами — живые свободы. Если это так, то их невежество не делает им чести. Если же отдельные администраторы знают, что свободы мертвы, держать в витрине мертвые свободы и похваляться ими перед своими и несанаторными гражданами — равносильно фальшивомонетничеству.