Дитя Бунта

— Начни с портрета Харта. Может, потом дорастешь и до моего.

По ее лицу было заметно, что работа над моим портретом представляется Айли совсем уж сомнительным удовольствием.

— Что смущает? Ты ведь писала портреты на заказ, насколько я знаю.

— Это было давно. — Осенние глаза затуманились. — В другой жизни.

— Значит, в этой будет продолжение. — Заявил я тоном диктатора. — Харт не обидится, даже если ты изобразишь его в виде какой-нибудь плюгавой болонки.

Айли ходила вокруг мольберта пару дней, а потом все же согласилась, устроившись в садике камней на заднем дворе виллы. Только вот согласия волкодава забыли спросить мы оба, а он важностью задачи не проникся.

Иными словами, Харт никак не хотел сидеть смирно и спокойно, позируя художнице. Во время сеанса живописи его поведение укладывалось в одно емкое и точное слово: шантаж. Харт принимал неподвижную позу на несколько минут только после того, как кто-то из нас двоих наглаживал ему пузо или вычесывал шерсть добрую четверть часа. И, похоже, манипуляции, производимые нежными женскими ручками, нравились псу гораздо больше, чем мои: он закатывал глаза и повизгивал от счастья. Чувствовалось, что Айли несколько побаивается моего питомца, но значительно меньше, чем ранее.

Питомец же от нее без ума.

Рисунок, талантливо сделанный простым темным грифелем, понравился бы и самому Харту, если бы он хоть чуть-чуть понимал в живописи. На очереди был рассвет на утесе Данноттар, в неброских нежных тонах, а затем — попытка изобразить пикси, но не слишком удачная.

С летучими поганками мы вели вялые боевые действия. Видимо, в крохотных головенках пикси события быстро забывались, а потому они начинали проказничать примерно через день после того, как получали порцию шишко-ягод из моей рогатки.

Как только темнело, поганки вылетали из дневных укрытий, дразнили Харта, запертого в вольере, норовили ущипнуть меня или Айли за ухо, подлетая на полном ходу, пищали что-то (наверное, сильно обидное) своими тонкими голосишками, кидались мелкими кусочками гравия. Впрочем, пикси тут же убеждались, что двигаюсь я быстро, а стреляю из рогатки метко, придавая им ускорение с помощью точно летящих в цель тисовых зарядов.

Как это идея с рогаткой не пришла мне в голову в прошлый раз, когда пикси досаждали нам с Дэрин, сам удивляюсь! Впрочем, Маб-Эйланду не на что было бы сетовать: ни одна пикси не пострадала, кроме, разве что, морального ущерба. В качестве компенсации они украли у Айли несколько пастельных мелков.

Айли Барнетт…

Она забавляла меня своей непосредственностью, граничащей с детской: для эльфиек из высшего света, да и многих простолюдинок, такое поведение не характерно. Эльфийки полностью владеют своими эмоциями, учась контролировать их с самого детства. В плане сексуальной привлекательности Айли опьяняла: развитое и красивое тело было наполнено силой и желанием. Я бы увидел притворство, но его не было. Женщина получала удовольствие от близости со мной, которое обострялось от осознания того, что можно перейти грань дозволенного, тщательно спрятанную в тайники подсознания от себя самой. Почему она в свое время не осталась с Фринном, понятно: испугалась того, что может попасть в зависимость от темной стороны эльфийской чувственности. Тогда она была совсем юной и могла выбирать, что делать и как строить дальнейшую свою судьбу. Сейчас же вопрос выбора отпал.

Она полностью принадлежала мне и могла следовать своим интимным желаниям, не так уж далеким от моих.

Вот только непослушание… Дуреха! Встреча с рядовым Силаном в тисовой роще обнажила всю эту нелепую женскую тягу к самопожертвованию, болезненно и остро напомнив мне Дэрин. Ну, кто, кто просил лезть, когда мужчины в состоянии разобраться сами?! Рыжая же сунулась вперед, руководствуясь какими-то дикими рефлексами, да так быстро, что ошеломила не только меня! Ее дурацкая храбрость на грани безрассудства дала мне возможность живо представить, как Силан спускает курок. После этого я бы пристрелил его на месте, но толку-то!

Рыжая дуреха была бы мертва, а я… я был готов к этому значительно меньше, чем в процессе следствия, когда твердо знал — Айли не станет после заседания трибунала. Я не мог ее потерять!

Силан не смог выстрелить, посмотрев ей в глаза и увидев там то же, что и я — призраков. Я поговорил с ним, не вдаваясь в подробности, но он понял — Чудовище Айли такая же жертва, как и многие другие. Силан отправился под арест добровольно, и уже с гауптвахты подал прошение об отставке. Пока что я его не подписал, месяц ареста не истек, и я надеялся, что рядовой передумает.

С каким удовольствием я отшлепал строптивое Чудовище в тот вечер, словами не передать! Я упирал на то, что она расчесала татуировку под биопластом, но причина крылась именно в пережитой мною встряске в тисовой роще.