Дитя бури

— Я иду, — ответил он с улыбкой. — Но если это так, Макумазан, то почему же ты тоже хочешь испробовать дурмана Зикали? — И он ушел, не дождавшись ответа.

Но в эту ночь я спал довольно скверно, потому что странная и страшная история Садуко овладела моим воображением. У меня тоже были свои причины, почему я желал видеть этого Зикали, о котором я так много слышал еще в прежние годы. Я хотел разузнать, был ли этот карлик обыкновенным шарлатаном, как все знахари и колдуны. Кроме того, он мог мне рассказать более подробно о Бангу, к которому я почувствовал сильную антипатию, может быть совершенно необоснованную. Но более всего я желал видеть Мамину, чья красота произвела такое сильное впечатление на туземца Садуко. Может быть, за тот промежуток времени, когда я отправлюсь к Зикали, она вернется обратно в дом своего отца и я ее увижу до того, как отправлюсь на охоту.

Глава II. Дурман знахаря

На следующее утро я проснулся, как это делают всегда хорошие охотники, очень рано. Выглянув из фургона, я ничего не видел, кроме серого луча света, отраженного от рогов привязанных волов. Вскоре, однако, сверкнул еще луч света, и я догадался, что это блеснуло копье Садуко, сидевшего у потухшего костра и закутанного в плащ из шкур диких кошек. Сойдя с фургона, я тихо подошел к нему сзади и дотронулся до его плеча. Он вскочил и сильно вздрогнул, что говорило о его расстроенных нервах. Но, узнав меня, он сказал:

— Ты рано встаешь, Макумазан.

— Конечно, — ответил я. — Недаром меня называют Бодрствующим В Ночи. Пойдем к Умбези и скажем ему, что я хочу отправиться с ним на охоту послезавтра на рассвете.

Мы пошли с Садуко и нашли Умбези еще спящим в хижине со своей последней женой. Я не желал ему мешать. К счастью, около хижины мы нашли Старую Корову, которая не могла спать из-за своего больного уха. Этикет не разрешал ей входить в хижину, и она ждала снаружи, когда выйдет муж — вероятно, чтобы накинуться на него с бранью.

Осмотрев ее рану и втерев в нее мазь, я попросил ее передать Умбези, что охота откладывается на два дня. Затем я разбудил своего слугу Скауля, сказал ему, что отправляюсь в короткое путешествие, и приказал ему сторожить мои вещи до моего возвращения. Я наскоро выпил рюмку рому и приготовил пакет с вяленым мясом и бисквитами.

Затем, захватив с собой одноствольное ружье, мы отправились в путь пешком, так как я не хотел рисковать своей единственной лошадью.

И я поступил хорошо, так как путешествие действительно оказалось очень затруднительным. Путь лежал через ряд поросших кустарником холмов, гребни которых были покрыты острыми камнями, по которым ни одна лошадь не смогла бы пройти. Мы то поднимались на эти холмы, то спускались с них, то шли через долины, разделявшие их, следуя по какой-то тропинке, которую я так и не мог разглядеть в течение всего этого долгого дня. Я всегда считался хорошим ходоком, так как по природе очень гибок и подвижен, но я должен сказать, что мой спутник переоценил мои способности. Час за часом шел он впереди меня таким шагом, что я вынужден был иногда бежать, чтобы не отстать от него. Гордость не позволяла мне жаловаться, но я был очень доволен, когда к вечеру Садуко сел на камень на вершине холма и сказал:

— Посмотри на Черное ущелье, Макумазан. — Это были практически первые слова, которые он произнес с тех пор, как мы отправились в путь.

Нужно сознаться, местность была названа метко, потому что это было одно из самых мрачных мест, которое я когда-либо видел. Это была огромная расщелина, промытая водой в горе в незапамятные доисторические времена. Гранитные глыбы были фантастически нагромождены в ней, наваленные одна на другую, образуя высокие колонны. По склонам ее росли темные деревья, редко рассеянные среди скал. Расщелина была обращена лицом к западу, но свет заходящего солнца, наводнявший ее, только еще больше подчеркивал ее пустынность и обширность, так как это была огромная расщелина шириной в некоторых местах чуть ли не с милю[12].

Мы зашагали по этому мрачному ущелью, сопровождаемые насмешливой болтовней павианов, следуя по маленькой тропке, которая привела нас наконец к большой хижине и к ряду тех, что поменьше. Хижины были окружены тростниковой изгородью, и над ними свисала гигантская глыба скалы, которая, казалось, могла упасть в любую минуту.

Из ворот изгороди внезапно выскочили два туземца неизвестно какого племени, но свирепой и угрюмой наружности, и замахнулись на меня своими копьями.

— Кого ты привел сюда, Садуко? — спросил один из них строго.

— Белого человека, за которого я ручаюсь, — ответил Садуко. — Скажите Зикали, что мы хотим его видеть.

— Если ты за него ручаешься, — ответил часовой, — то войди с ним вон в ту хижину. Там найдется пища для тебя и твоего спутника.