Мы говорили о том, что любовь не подчиняется закону сохранения материи, и это правда: ребенок может любить и тех родителей, и других. Другое дело – ответственность за ребенка. Это как раз величина вполне себе конкретная, определяемая задачами по воспитанию ребенка, его возрастом, полом, состоянием здоровья, индивидуальными особенностями и потребностями и т. д. Ребенку важно в каждый момент своей жизни знать, кто за него отвечает, кто «его взрослые». Он может их уже любить или еще нет, он может на них сердиться, но он должен быть уверен, что защиту и заботу обеспечивают именно они. Если ответственность как-то делится, какая-то ее часть «его взрослыми» делегируется (например, воспитателю в детском саду или няне, или бабушке на каникулы), ребенок должен знать, что вот – человек, который отвечает за меня сейчас, если что – обращаться надо к нему. Если же кто-то своим поведением сигналит ребенку «я твой взрослый», а сам не имеет на это достаточных ресурсов или серьезных намерений, это разрушительно.
Ребенок должен знать, как оно все на самом деле. Ему может это не нравиться, он может протестовать и злиться, но главное – чтобы он был уверен: решение о том, кто за него отвечает, есть, оно таково, и он на это никак повлиять не может. Это не зависит от его поведения, успехов в школе, от того, кого он любит и насколько сильно, это совсем другой вопрос, про «кто может, кто способен, кто взялся и кому доверили» (государство и общество).
Либо семья берет на себя ответственность за все – и проблемы, и радости, либо она признает свою несостоятельность, как-то справляется со своими чувствами по этому поводу (сама или с помощью специалистов), а ребенка не дергает. Если это никак у нее не получается – ребенку должны ясно объяснить положение дел специалисты (не приемные родители!). Они же должны ставить условия родственникам и устанавливать регламент встреч в интересах ребенка. И здесь от специалистов требуется умение держаться доброжелательно, но твердо, а главное, помнить, что клиент их работы – ребенок, и никто другой, и аргумент «но они очень любят его и очень хотят видеть» не работает, если «хотят и любят» не подкрепляется готовностью действовать в интересах ребенка.
Конечно, все это возможно, только если специалисты действительно понимают цену вопроса, а не решают его из соображений «меньше встреч – меньше мороки, вон они какие безответственные». Где бы еще взять таких специалистов, чтоб на всех приемных детей хватило…
А если он станет таким, как они?
Главный страх приемных родителей, который стоит почти за всяким нежеланием контактов с кровными родственниками: они на него плохо повлияют, он выберет их образ жизни, а не наш, и судьба его будет трудной и невеселой, как у них. Им кажется, что если оградить, если он не узнает и не увидит, не сможет «распробовать», то и риска меньше. Хотя все равно страшно: гены. А еще, говорят, бывает семейное проклятие – все потомки повторяют судьбу несчастного предка, что ни делай.
Давайте попробуем разобраться.
Фантазии о «проклятии» вовсе не на пустом месте возникли. Семейные терапевты, работающие с передачей травмы через поколения, много раз наблюдали, как трагические события или роковые выборы, имевшие место в жизни дедов и прадедов, сказываются на жизни их потомков. Причем чем усерднее семья делает вид, что «ничего такого не было», чем более запретны разговоры и воспоминания о событии или о самом человеке, с которым оно связано, тем сильнее и трагичнее могут быть последствия. Никакой мистики здесь нет. Просто вырастая в ситуации, когда некоторые люди и темы окружены завесой умолчания или лжи, ребенок невольно фиксирует свое внимание на том, «о чем нельзя говорить и думать». Тайна притягивает.
Кроме того, он растет с ощущением, что есть качества или поступки, за которые тебя могут «исключить» из семьи, сделать вид, что тебя не было вовсе, отменить. Для любого ребенка это очень страшная мысль, она поселяет в его сердце тревогу. А что, если и со мной случится нечто подобное – меня тоже сразу разлюбят? Как узнать, пока не проверишь? И вот ребенок, от которого тщательно скрывали, что его отец – наркоман и умер вскоре после его рождения от передозировки, в свои пятнадцать лет вдруг начинает интересоваться темой наркотиков, ищет соответствующих друзей, словно задавая своим родным вопрос: «Теперь-то вы сделаете вид, что и меня тоже никогда не существовало?».
«Ты растешь такой же, как твоя мать!»
Пишет женщина, выросшая в семье усыновителей: