Дитя эпохи

Этим я совсем сбил с толку Михаила Ильича. Генерал страдальчески взглянул на меня, переваривая слово «синонимы».

– Он не знает, что это одно и то же, – разъяснил Черемухин.

– Как это так?

– А вот так, – сказал Черемухин со злостью. – Видимо, нам придется объяснять все с самого начала.

Президент и переводчик с тревогой слушали наш разговор.

– Господа, – сказал президент. – Мы знаем, что в Российской империи…

– Нет Российской империи! – заорал Михаил Ильич. – Уже пятьдесят с лишним лет нету таковой! Вы что, с Луны свалились?

Негры синхронно перекрестились.

– Надо отвести их к Отцу, – сказал переводчик.

– У Отца сегодня государственный молебен, – сказал старик, запустив пятерню в бороду.

– Так это же вечером!

Президент оставил бороду в покое и попросил нас обождать, пока они доложат Отцу.

– Кто это – Отец? – спросил генерал.

– Отец Сергий, патриарх всея Бризании.

– А-а! – сказал генерал.

Они пошли докладывать Отцу, а мы остались на аэродроме. Кэт с помощью своего араба соорудила поесть. Мы съели ее колбасу с хлебом-солью и провели дискуссию о Бризании. Когда генерал узнал, что еще на «Иване Грозном» нам кое-что стало известно из Рыбкиных уст, он вознегодовал.

– Нельзя пренебрегать данными разведки! – сказал он. – Дайте мне записи.

Я передал генералу конспекты Рыбкиных лекций. Михаил Ильич тут же углубился в них.

– Алексей Буланов! – вдруг вскричал он.

– А что? Вы его знаете? – участливо спросил Лисоцкий.

– Нужно читать художественную литературу! – заявил генерал. – Граф Алексей Буланов описан в романе «Двенадцать стульев». Гусар-схимник… Помнится, он помогал абиссинскому негусу в войне против итальянцев.

– Точно! – в один голос закричали мы с Лисоцким.

– «Двенадцать стульев» – это не документ, – сказал Черемухин.

– Выходит, что документ, – сказал генерал.

– Неужели нас убьют? – вдруг печально сказал Лисоцкий.

Эта мысль не приходила нам в голову. Мы вдруг почувствовали себя выходцами с другой планеты. Проблема контакта и прочее… А что если наши братья по языку и бывшие родственники по вере действительно нас ухлопают? Чтобы не нарушать, так сказать, стройную картину мира, сложившуюся в их головах.

– Нет, не убьют, – сказал генерал. – Христос не позволит.

Таким образом, нам официально было предложено надеяться на Бога.

Вдруг со стороны домиков показалось какое-то сооружение, которое несли четыре молодых негра. Сооружение приблизилось и оказалось небольшим паланкином, сплетенным из лиан.

– Только для барышни, – сказал один вятич, жестом приглашая Кэт в паланкин.

Кэт храбро влезла туда, и вятичи ее унесли. Араб-проводник потрусил за паланкином. Мы начали нервничать. Генерал дочитал записи до конца и задумался.

– Путаная картина, – сказал он.

– Видимо, в разных племенах разные обычаи. Рыбка был в Новгороде. Там совсем не говорили по-русски. А здесь все-таки Вятка, – сказал я.

– Бывал я в Вятке… – зачем-то сказал генерал.

Тут пришел посланник от Отца. Жестами он приказал нам следовать за собой. Генерал стал приставать к нему с вопросами, но вятич только прикладывал палец к губам и улыбался.

– Глухонемой, черт! – выругался генерал.

– Отнюдь! – сказал вятич, но больше мы не добились от него ни слова.

Мы шли по главной улице Вятки и глазели по сторонам. Домики были маленькие, похожие на стандартные. Отовсюду из открытых окон слышалась русская речь.

– Определенно можно сказать лишь одно: они не те, за кого себя выдают, – донесся из домика приятный голос.

– Но позвольте, они вовсе ни за кого себя не выдавали…

– Сумасшедшие, одно слово, – сказала женщина.

– Нет, вы как хотите, а в России что-то неладно, – опять сказал приятный голос. – Да-с!

– Вечно вы, Иван Трофимович, преувеличиваете…

Мы миновали невидимых собеседников, плохо веря своим ушам. В соседнем доме мать воспитывала ребенка:

– А ты вот не повторяй, не повторяй, если не понимаешь! Не мог он такого сказать!

– Я сам слышал, – пискнул мальчик.

– Мало ли что слышал! Креста на тебе нет!

– Погибла матушка Россия. Он так сказал…

– Неужто опять убили государя? – ахнула женщина.

Наконец мы подошли к дому Отца. Он отличался от других строений. Дом был сложен из пальмовых стволов на манер русской пятистенки. Стволы были какие-то мохнатые, отчего изба казалась давно не стриженной. Наш провожатый поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

Патриарх всея Бризании

– Милости прошу! – раздался голос из дома.

Миновав темные сени, мы оказались в горнице. Посреди нее возвышалась русская печь. Вероятно, это была самая южная русская печь в мире, поскольку находилась она почти на экваторе. Приглядевшись, мы обнаружили, что это не печь, а бутафория. Она тоже была сложена из пальм.

На печи, свесив ноги, сидел заспанный старик в длинной рубахе. В избе было чисто. В красном углу висел набор икон. В центре традиционная Богоматерь, справа от нее портрет Пушкина, а слева изображение бородатого мужчины с эполетом.

– Алексей Буланов, – шепнул Черемухин, показав на икону глазами.

– Чепуха! – шепнул генерал. – Это Николай Второй.

– Садитесь, господа, – сказал старик с печки.

Мы уселись на лавку.