Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза

Итак, мы выяснили, что нам нужен контакт с ребенком, его включенность в беседу, свободное выражение своих переживаний. Помимо этого диалог предполагает также и содержательную часть, ведь диалог всегда «о чем-то». Для понимания изменившегося мира ребенку нужны новые понятия или же заново осмысленные старые. И необходимость этого двоякая: во-первых, новое бытие требует ответа от ребенка, а во-вторых, сам ребенок ищет возможности установить контакт, «подружиться» с изменившимися условиями, ответить окружающей реальности, сделать ее понятной. Это непременное условие осуществления, а порой и овеществления диалога.

И тут мы вновь сталкиваемся с противоречием, о котором говорили в конце предыдущей главы: события жизни ребенка, большая часть времени посвящены лечению тела, но внутренне он потерял связь с ним, отдалился от него. Во-первых, эмоционально. Почему? Да потому, что слишком уж много проблем оно принесло в его жизнь. «Оторвать бы и выкинуть» — уже знакомое нам выражение, обозначающее отношение детей к больной части тела. А во-вторых, это отдаление происходит и на уровне понимания. Ведь за долгое время лечения ребенок перенимает натуралистическую, медицинскую точку зрения как единственно возможную. Раньше, до болезни, тело служило ребенку без вмешательства и самого ребенка, и других людей. Но вот что-то случилось, и телу для нормальной работы нужна помощь. Помощь эта приходит от врачей, но вместе с ними приходит и медицинское понимание тела как материального носителя болезни. Эта точка зрения на болезнь с какого-то момента становится для ребенка привычной. Он с легкостью произносит сложные названия лекарств и процедур, объяснит, чем «порт» отличается от «бабочки», знает дозировки и порядок капельниц. Он приспособился к больничному миру, выучил его язык, владеет им почти в совершенстве. Проблема в том, что этот язык отражает лишь часть явления болезни, да еще и с точки зрения врачей. Привыкая говорить на нем, ребенок привыкает и к восприятию болезни или симптома под определенным углом зрения. Этот навык — признак адаптации к ситуации. Он помогает ему ориентироваться в происходящем в больнице, но, превращаясь в автоматизм, не учитывающий изменяющиеся внешние условия, он начинает мешать мышлению. Языковед и мыслитель Александр Потебня писал об это так:

«Привычный вид окружающих нас предметов не вызывает нас на объяснение, не приводит в движение нашей мысли, вовсе нами не замечается… сливается с прежними нашими восприятиями этих предметов»[106].

Упомянутое отсутствие движения мысли — это тоже отсутствие активности, но не внешней, а внутренней — деятельности понимания. Она не менее важна для ребенка, но она заблокирована непонятным медицинским языком, хоть и ставшим привычным. «Обыденность вещей — это плата за их присвоение». Поэтому в нашем случае необходимо обратное действие: сделать привычное — необычным.

Для эффективного решения сложных научных или технических вопросов в науке разработаны различные подходы. Среди них есть так называемый синектический[107] метод, позволяющий превратить незнакомое в знакомое, а привычное, напротив, сделать необычным.

Первой части этой формулы в нашей ситуации соответствует ознакомление ребенка с неизвестными, таинственными для него моментами: раскрытие смысла будущей процедуры, объяснение действия лекарства. А вот чтобы привычное превратить в необычное, можно использовать следующие операции, позволяющие активизировать его творческую фантазию:

• Личная аналогия. Можно предложить ему представить себя каким-то элементом проблемы, например частью тела, или вести разговор «от лица болезни».

• Прямая аналогия, или поиск похожих процессов в других областях знания. В этом случае облучение может быть представлено как действие тепла на снег или лед.

• Символическая аналогия — использование поэтических образов, метафор, помогающих иначе сформулировать задачу.

• Фантастическая аналогия, при которой проблема решается «как в сказке»: например, с использованием волшебных средств воздействия на болезнь.

Все эти приемы основаны на способности человека фантазировать и с легкостью могут быть использованы в диалоге с ребенком. И его «фантазии» для нас ничуть не менее ценны, чем научные построения, так как известно, что:

«…во всей науке нет решительно ничего такого, каким бы сложным и таинственным оно ни казалось, что не было бы сказано с равной степенью точности… — словесною речью»[108].

И еще:

«каждому слову, а равно сочетаниям их, непременно соответствует некоторая наглядность, по сути не отличающаяся от образности физических моделей…»[109]