Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза

В начале главы мы говорили о восстановлении, восполнении диалога ребенка с другими людьми, без которого у нас просто не будет доступа к его миру. Но это далеко не все. Сказанное в главе «Мы и Они» о незавершенности ребенка в сфере общения можно повторить и о взаимоотношениях с окружающим миром в целом. И, что особенно важно, со своим телом как частью этого мира. Многочисленные разрывы, которые приносит в жизнь ребенка болезнь, не дают завершению состояться. Он, если можно так сказать, хронически незавершен, да еще и не по своей воле. Ребенок разобщен с настоящим, с телом, с событиями жизни и должен заново встретиться с ними. Эти связи ему жизненно необходимы, и их отсутствие не просто болезненно, но и мешает развитию. Но могут ли они быть восстановлены в прежнем виде? Нет. Опыт, полученный ребенком, изменяет его. Да и мир словно становится другим, и для того, чтобы описать его, не хватает нужных слов.

Стать завершенным, целым поможет только подлинная встреча с миром, с событиями внутри него, с людьми и явлениями. Встреча с реальностью происходит в диалоге с ней. Она может стать возможной лишь благодаря слову. Сама способность речи — уже выход из субъективности как замкнутости человека в самом себе и соединение со всем окружающим через слово.

Священник Павел Флоренский писал об этом свойстве речи так:

«Слово, как деятельность познания, выводит ум за пределы субъективности и соприкасает с миром, что по ту сторону наших собственных психических состояний»[103].

О том, что быть человеком — значит быть в диалоге с иным (людьми, миром), пишут и современные экзистенциальные психологи.

Психолог Виктор Франкл[104] неоднократно повторял, что мир вопрошает человека, а человек отвечает миру, выходя за рамки самого себя, обретая, благодаря этому, смысл и осуществляя тем самым свое истинное предназначение.

А «недостаток глубокого диалога и, следовательно, взаимопонимания провоцирует тревогу отчуждения и потери идентичности»[105], — продолжает эту же мысль его ученик и последователь Альфрид Лэнгле.

Итак, для полноценной жизни в условиях лечения тяжелой болезни ребенку необходим диалог. В каком-то смысле главной его собеседницей — и одновременно основной темой этого диалога — является сама жизнь. Но возможны и другие участники этой встречи, да и содержание разговора может быть разным: собеседником может стать семья, сверстники, время и пространство и даже сама болезнь. Да, и болезнь тоже. Она ведь тоже часть новой для ребенка реальности.

Сотрудничество с ребенком

Диалог предполагает включенность в ситуацию всех его участников. Новая реальность, созданная болезнью, требует непосредственного участия самого ребенка. Но все сказанное выше подтверждает обратное: у него нет возможности включиться в происходящее.

В обычных условиях больницы нет места для активности ребенка в качестве участника лечебного процесса, она нивелирована, практически сведена к нулю. Он является лишь объектом воздействия. Встречаясь с новым опытом, ребенок, однако, не может деятельно его воспринять и переработать.

Это так, но внутреннее стремление к активности живет в нем, лишь ожидая момента, чтобы себя проявить. Ребенок жаждет деятельности из-за особенностей развития души в этом возрасте, то есть именно потому, что он — ребенок, постоянно развивающийся, возрастающий. И развитие это может осуществляться лишь в процессе его активной деятельности. Это психологический закон. Применим ли он к болеющему ребенку, ведь, как мы видели, в больнице он лишен возможности действовать? Да! Его пассивность исчезает, если он заинтересован в происходящем. Например, когда лечение близится к завершению и от количества лейкоцитов зависит время выписки из больницы, его интерес к результатам анализов сразу возрастает. Значит, пассивность ребенка — всего лишь следствие того, что его отстранили от участия в собственном выздоровлении. При первой же возможности он ищет точки соприкосновения с окружающей его действительностью. Даже с неприятной действительностью больницы. И не просто неприятной, но и болезненной в буквальном смысле слова. Например, знание о болезненности укола ребенок предпочитает замалчиванию или неправде!

Разговор двух мальчиков в отделении:

— Тебе какие медсестры нравятся?

Собеседник называет имена.

— А почему?

— Они говорят, какой укол болючий, а какой нет.

Попытка предвосхитить происходящее — естественная реакция, ведь незнакомое пугает и ребенок борется с этим страхом всеми доступными ему средствами. Он хочет предвидеть, что будет дальше, и готов ради этого предпринять усилия со своей стороны, ведь со знанием того, что укол «болючий», потом надо будет как-то справляться.