Дитя клевера

И снова Дот поймала себя на желании немедленно выпроводить его вон из комнаты, и снова тут же спохватилась, что не имеет права так себя вести. Ведь отныне она принадлежит ему. Она молча плюхнулась на свою девичью кровать, словно ноги больше не держали ее. Боже! Как же ей неуютно! Нервы напряжены до предела. Еще ни разу в жизни порог этой комнаты не переступал парень, и вот оно случилось! Нельзя сказать, что Дот это понравилось.

– Полагаю, что через пару-тройку минут мы уже можем отсюда отчалить. Как думаешь? – Голос Уолли звучал неуверенно.

Она молча кивнула, уставившись глазами в свои колени.

Получается, что это их первый разговор в качестве мужа и жены. Но какие из них муж и жена? Чужие люди, вот они кто!

Дот вынесла свой чемодан за дверь. Потом украдкой заглянула в комнату Ди. Та как ни в чем не бывало сидела на своей кровати, весело размахивая ногами и о чем-то болтая со своим кроликом.

– Не плачь, малыш! Какой же ты глупенький! Конечно, мы еще увидим ее! Она ведь только на пару денечков отлучится в какой-то Уолтемстоу. Говорят, он совсем недалеко от Лондона.

Дот замерла в дверях.

– Ну как ты, солнышко? В порядке?

– Да! В полном! – широко улыбнулась в ответ Ди. К синим кругам под глазами добавились остатки клубничного варенья вокруг рта.

– Я попросила маму, чтобы она потом отпустила тебя ко мне. Как думаешь насчет следующей недели?

– Супер! – просияла Ди.

– Вот и отлично! Не забывай учить таблицу умножения, ладно? Если хочешь быть стюардессой, она тебе очень даже понадобится.

– Как ты думаешь, из меня получится хорошая стюардесса?

Дот опустилась перед сестрой на корточки.

– Диана Симпсон! Лично я ни минуты не сомневаюсь в том, что ты можешь стать кем захочешь, будешь летать, куда тебе вздумается, заниматься тем, что тебе нравится, и станешь не просто хорошей, а самой лучшей стюардессой на свете!

Она поцеловала Ди в щеку и вышла из ее комнаты.

Гости уже толпились в прихожей, часть высыпала на улицу. Размахивая дымящимися сигаретами и бутылками с пивом, эти незнакомые люди радостно приветствовали ее появление с чемоданом в руках, который она поставила в багажник машины, принадлежащей одному из кузенов Уолли. Отец тоже энергично махал рукой, с трудом разлепляя оба глаза. Кажется, он сегодня изрядно принял на грудь.

Джоан выступила вперед.

– Ну Дот! Будь здорова! – Она наклонилась к дочери и поцеловала ее в щеку. – Вот! Старшенькую, слава богу, сбыла с рук! – неловко пошутила она. – Мой первенец!

Дот потянулось к матери и прошептала ей на ухо:

– Считай, что тебе крупно повезло, мама! Ведь твой первенец прожил с тобой под одной крышей целых девятнадцать лет. А мой первенец провел со мной всего лишь четырнадцать дней.

Джоан поспешно закрыла рот дочери рукой, а глаза ее непроизвольно наполнились слезами. Она обхватила Дот обеими руками за шею и тесно прижала к себе. Мать всю трясло, слезы катились по обеим щекам.

– Я сделала это ради тебя, доченька! И ради твоего будущего! Иначе твоя жизнь была бы загублена. А я слишком сильно тебя люблю, чтобы сидеть и безучастно наблюдать за тем, как рушится твоя жизнь.

– Мамочка! Он был таким красивым!

– Он… он был похож на тебя? – сквозь слезы прошептала Джоан.

– Нет! – покачала головой Дот. – Он был точной копией своего отца.

– А как его зовут?

– Симон. Его зовут Симон.

– Симон, – едва слышно повторила Джоан.

Дот пристально взглянула на мать, а потом, не говоря ни слова, вскарабкалась на заднее сиденье «Остин Кембридж». Подошвы туфель противно скрипнули, соприкоснувшись с виниловым ковриком, которым был устлан пол в кабине. Уолли высунулся из открытого окна машины. Сигарета все еще торчала у него во рту. Он весело махал рукой, прощаясь с друзьями, явно довольный их многозначительными подначками и достаточно скабрезными шуточками, переходящими в откровенную непристойность. Дот сделала вид, что что-то сосредоточенно ищет в своей сумочке. Ей было тошно смотреть на эту полупьяную толпу чужих людей и больно было видеть, как буквально на глазах дом, в котором прошло ее детство, все уменьшается и уменьшается в своих размерах, а потом и вовсе исчезает из виду. Но еще горше было видеть в зеркальце заднего вида смятение, застывшее на лице матери.