Дитя клевера

«Мне бы тоже хотелось иметь свой небольшой садик. Уж я бы постаралась сделать его красивым! И потом, мне нравится разводить цветы и самой выращивать овощи».

«О, здесь во всем нужна мера! Садоводство – это такое занятие, что стоит погрузиться в него, и оно затягивает тебя целиком».

«Я бы стала готовить из тех овощей и фруктов, что вырастила сама. Делала бы всякие фруктовые салаты, джемы, пироги с ягодами. Чем плохо, а? Вообще-то я никогда не увлекалась кулинарией, это больше по маминой части. Но почему-то я уверена, что для тебя я бы стала готовить с большим удовольствием. Да еще бы постоянно экспериментировала, а тебя заставляла бы съедать все мои новинки!»

Уолли наклонился, чтобы взять из ее рук чемодан. Но Дот крепко уцепилась за ручку и не отдала чемодан. Не нужна ей его помощь! Сама донесет… Она молча побрела вслед за мужем по бетонному покрытию парковки, на которой их высадили. Явно разобидевшись, Уолли с независимым выражением лица сунул руки в карманы, но вид у него был как у побитой собаки. Или как у человека, который не знает, что ему делать дальше. Скорее всего, он никогда не задумывался о том, что проблемы в семейной жизни могут начаться уже с самого начала. Весь день он держался на уровне, как и положено уверенному в себе мужчине. Еще бы! Жених! Плюс такой верзила… но вот они остались наедине, так сказать, без зрителей. И тут выясняется, что эта тихоня, его жена, безропотно плетущаяся за ним, успела деморализовать его полностью. Он не знает, как себя вести, что говорить и что делать. Такое не может не угнетать.

Дот огляделась. Со всех сторон теснились серые бетонные здания пятиэтажек, соединенные друг с другом широкими навесными пешеходными дорожками. Словом, целый жилой микрорайон. Все дома похожи друг на друга как две капли воды. Разве что входные двери окрашены по-разному: в одном доме – красные, в другом – зеленые, чуть дальше – синие. В их доме двери были желтыми.

Дот понуро тащилась за Уолли, стараясь не глазеть по сторонам. С балкона третьего этажа хорошо было видно всю парковочную площадку: сбоку примостились общие контейнеры для сбора мусора, а чуть дальше стояло несколько пикапов. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: здесь точно нет места для ее будущего сада. Вокруг все голо и пусто. Она невольно вспомнила свою родную улицу. Широкая, мощенная булыжником проезжая часть, такие же широкие тротуары, прилепившиеся друг к другу палисадники соседних домов, но главное – могучие, высоченные платаны, которыми с обеих сторон густо обсажена их Роупмейказ-Филдс. Здесь же все по-другому! Настоящее царство бетона, однообразное и унылое. Одинаковые окна, одинаковые оконные переплеты, никаких разноцветных стеклышек, как у них дома. Просто голые рамы: все очень функционально, экономично и казенно. Ни малейшего намека на домашний уют.

Разве могла она подумать, вообразить себе, что когда-нибудь поселится в одном из таких безликих курятников? Каждая квартира – отдельная ячейка, и кругом люди, чужие люди… сверху, снизу, сбоку… Дома открываешь входную дверь и сразу же оказываешься на улице. А здесь? Карабкаешься по какой-то навесной дорожке, болтаешься высоко в воздухе, словно какой эквилибрист. Не птицы же они, в самом деле, чтобы летать с этажа на этаж. Просто не дом, а голубятня какая-то! А она еще на что-то надеялась, рисовала себе, как по утрам будет открывать заднюю дверь, ведущую прямо в сад, чтобы посмотреть, как там расцветают ее хризантемы. Пустые мечты! Дот вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух, чувствуя, что все равно нечем дышать. Такой вот приступ неожиданно возникшей клаустрофобии. Чтобы справиться с удушьем, она засунула два пальца за высокий ворот своего свитерка и с силой дернула шерстяной трикотаж на себя, словно и он тоже мешал ей дышать.

– Ну вот мы и пришли! – объявил наконец Уолли, остановившись перед одной из желтых дверей, абсолютно не отличимой от десятка других таких же, и вставил ключ в замок. Негромко звякнула бутылочка, болтающаяся на брелоке.

«Интересно, что означает эта его фраза: „Ну вот мы и пришли“? – подумала про себя Дот. – То есть мы уже дома? Или вот она, наша бетонная тюрьма, в которой мы обречены отныне сосуществовать вместе. И так изо дня в день, пока не состаримся и не умрем в конце концов. Но разве жизнь здесь – это не медленное, каждодневное умирание?»