Дитя Меконга

— Желает услышать причину? — переспрашивает он, когда повисшее молчание слишком затягивается. — Вы разве не передали ему мои слова?

— Передали, — соглашается всё тот же старший и лицо его снова ничего не выражает. — Но он…

— Желает услышать лично, — заканчивает он за собеседника и интересуется, выдавливая из себя нечто похожее на колкое любопытство: — Так почему же Кхун Туантонг снова послал вас, а не пришёл лично?

— Он желает, чтобы вы явились, Кхун Хемхаенг.

«Ну конечно!» — смешок срывается с губ помимо воли: короткий и горький.

— Прошло пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет ему было плевать на меня. Пятнадцать лет он не мог или не желал найти меня, а теперь опомнился?

— Он искал вас, — горячечно начинает второй, и лицо его, в отличие от первого, живое, подвижное. — Искал, но не мог найти.

— Помолчи.

«Действительно, зачем мне это знать. Мне нужно лишь тупо подчиняться цепному псу брата, который внезапно обо мне вспомнил» — новый смешок щекочет горло, но так и не срывается с губ.

— Так или иначе, ответ остаётся прежним. Можете снова передать это Кхун Туантонгу. Я не вернусь. Не собираюсь бросать тех, кто был все эти годы со мной и поддерживал меня. Если Кхун пожелает услышать лично и придёт, то я просто повторю всё то же самое. Простите, меня ждут дома.

Он складывает руки в вае и медленно разворачивается в сторону выхода из парка, чувствуя, как нервное напряжение превращается внутри в дрожь…

Крик боли вырывает Тонга из воспоминаний и бездумно толкает вперёд.

Он снова действует на инстинктах, срываясь с места под вскрик Ним за спиной и ругань Синга. Туда, где на колени падает Нок. Туда, где разворачивается к нему человек из воспоминаний Кхема.

«Уйди от него!»

До боли сжав зубы, Тонг замахивается не столько желая достичь цели и ударить, сколько заставить отступить.

«Уйди!»

Новый замах и кулак оказывается в плену чужих пальцев. Те сжимаются, словно тиски, причиняя боль, но Тонг лишь сильнее сжимает зубы и наседает. Ему только и надо выиграть хотя бы ещё несколько шагов. Отодвинуть…

Палец под кольцом обжигает болью, а с губ противника срывается шипение, и следом за этим слышится короткое, будто удар хлыста:

— Чат.

Человек в чёрном отступает, отшатываясь назад, и в глазах его пляшут отчётливые зелёные огоньки.

«Тогда мне не показалось…»

Тогда, на тёмной ночной улице глаза нападавшего тоже искрили зеленью.

— Пи Нок, вы в порядке?

«Не в порядке» — шепчет внутренний голос, а в ушах так и звенит короткий болезненный вскрик Нока.

— Пи Нок? — повторяет Тонг, снова сжимая пальцы в кулаки, когда тишина затягивается.

— Порядок, — глухо отзывается Нок.

Тонг едва давит желание обернуться, чтобы убедиться в этом лично, и вместо этого переводит взгляд на второго.

Высокий, едва ли не выше своего цепного пса, гибкий. Тьма смазывает черты лица, однако он всё равно остается узнаваемым.

Туантонг. Собственной персоной.

Во рту пересыхает, а кулаки разжимаются. С запозданием, что кажется Тонгу сейчас позволительным, он складывает руки в вае, приветствуя того, кого помнит только по снам.

— Здравствуйте, Кхун. Позвольте нам уйти.

С губ едва не срывается имя, однако Тонг вовремя давит его, не желая привлекать к себе лишнее внимание. Он не должен знать, как зовут этого человека. Он и лица то его знать не должен. Только вот внутри него Кхем и он никогда не забудет ни этот голос, ни это лицо.

— Пи Нок, вы можете подняться? — он говорит шёпотом, но так чтобы Нок мог расслышать.

«Давайте же Пи, поднимайтесь. Вставайте. Я не могу вам помочь с этим».