Дитя Ноктурны

Граф сказал это сухо, как если бы просто констатировал факт, не улыбаясь, как герой, спасший от чудовища жертву. Не было в его позе самодовольства, скорее усталость. Он, казалось, выдохся, сражаясь с Тьмой. И она вдруг почувствовала огромную, бескрайнюю и светлую любовь к нему. Такую, от которой щиплет глаза, ту, что внезапно охватывает горячей волной все сердце, и плакать хочется от счастья и света. Такой любовью любят ушедших, тех, кто уходит, или когда понимаешь, что все не навсегда. И тогда хочется любить бескрайне, без ограничений, залить светом любви все темные углы своей души. Любить мир, страну, родных, любить небо и звезды, море. Любить его, уставшего и грустного. Она шагнула к нему и крепко обняла. Настя хотела, чтобы тепло любви согрело его, чтобы он тоже почувствовал этот ослепительный и теплый свет. Не было в этой любви ни страсти, ни метаний, ни желаний, ни сомнений. Так любит ребенок, чисто и всеобъемлюще. Почувствовав, как он дрожит, она обняла его крепче. Вдруг стало жалко его: когда к нему тянулись вот так — не для того, чтобы получить, а чтобы дать. Чтобы просто поделиться распирающим душу счастьем чистой любви. Просто сказать ему спасибо.

Он опустился на колени, лицо его уткнулось ей в живот. Кажется, он то ли плакал, то ли смеялся. Она озадаченно запустила руку в его волосы, на удивление мягкие…

И проснулась. По привычке последних дней осмотрелась и увидела графа Виттури спящим на своих волосах. Его лицо было совсем рядом. Удивительное лицо. Его хотелось созерцать бесконечно. Какой скульптор дал ему эту внешность, какой художник придал одухотворенности и наложил черты духовной борьбы и мятежности на внешность античного бога? Он вечно в муках, вечно в борьбе, в искушении, в стремлении к достижению. Чего? Чего желает он, прекрасный демон, о чем просит? Не о ней, конечно. Но вся ее маленькая человеческая ограниченная душа замирает от восхищения рядом с его мощью, силой и стремлением. Он словно гладиатор, который никогда не сдается, никогда не умирает, но сражается без конца за свой, одному ему ведомый идеал. Как Сизиф без конца поднимает на гору камень, так он без конца будит, побуждает, пробуждает, возбуждает человеческие души. Не дает им заснуть во тьме, бьется против силы более сильной, более множественной. Бьется против слепящего света и слепой тьмы за разум, за право спрашивать и искать ответы. Вековечный Сократ, выбравший своим уделом человечество. Вечный изгой. Прометей, бесконечно корчащийся под клювом орла. Ее любимый демон.

Он проснулся от ее движения. Протер глаза, с удивлением посмотрел на Настю.

— Привет, — прошептала она.

Самаэль сел на кровати. Встряхнул головой, словно освобождаясь от сна. Вид у него был потрясенный, как будто мир успел перевернуться, рухнуть и снова встать на ноги.

— Все спят, — шепотом сказал он.

Настя села на кровати, заплела косу, обулась и накинула на плечи одеяло. Лежать в одной постели с демоном было как-то очень странно. Головная боль напомнила о вчерашней травме. Кое-как встала. Он подошел и подставил свое плечо. Странно, но в его глазах она вдруг увидела покой, даже заботу.

— Я отнесу тебя вниз и приготовлю завтрак, хочешь?

Настя кивнула. Хотелось есть. Он плотнее завернул ее в одеяло, подхватил, тихо спустил вниз на кухню и закрыл двери, чтобы не разбудить ребят грохотом посуды и разговорами. Ей было очень хорошо с ним в то утро. Демон рассказывал какие-то смешные истории, а она слушала, чувствуя, как отступает боль. Какое-то необыкновенное ощущение внутренней гармонии и наполненности счастьем поселилось в ней, и Настя осторожно прислушивалась к этому чувству, словно не было никаких страхов и кошмаров, словно в ее душе чаши весов, что постоянно колебались, поднимаясь и опускаясь, пришли в равновесие. И Настя сама не знала почему, но была уверена, что и граф тоже пребывает в состоянии равновесия. Он наслаждался тем, что делал. Насыпал кофе, подносил к ее носу, чтобы она вдохнула аромат, заливал водой, тщательно отмеривал крупинки соли, которые должны были усилить, по его словам, аромат. Нарезал хлеб и клал на него ломтики сыра, а она восхищалась красотой его изящных пальцев. Протягивал ей бутерброд, но стоило протянуть руку, он убирал тарелку и смеялся, радостно и по-доброму. Это были минуты, когда они просто наслаждались бытием, без мыслей, без страха, без бесконечного разногласия.

Солнце светило сквозь деревья, переменчивые тени от листьев, что двигались на легком утреннем ветерке, падали на лицо Насти, и казалось, чьи-то руки ласкают ее. Зеленые глаза, когда на них попадал свет, становились прозрачными, и особенный блеск таился в них. Она смеялась, спрашивала, но Самаэль слышал ее словно сквозь мглу, его душа страдала, осознавая, что она сама жизнь, сам свет, она все, что заставляет двигаться этот мир. И вместе с тем она хрупка, уязвима, не защищена. В который раз он спрашивал себя, почему она, и не находил ответа. Да и нужен ли ему был ответ? Нет, ему нужна была она.