Лишь когда обнаружил в себе желание и силу снова двигаться, я медленно приподнялся и осторожно вышел из нее, продолжая обнимать. Встав на ноги, я почувствовал, что на мгновение мир пошел кругом. Подойдя к холодильнику, потянулся за молоком и выпил его из бутылки, прислонившись к кухонной столешнице.
— Итан, — ее голос был настолько нежным, что показался мне иллюзией.
Я повернулся к Айви лицом, она перевернулась на спину, закрыв руками глаза. И я не осознавал почему, пока она не заговорила:
— Гммм… пиздец... то есть... я... что бы я ни сделала... что бы я ни сотворила... не выясняй этого.
Она плакала.
Не рыдала.
Просто с ее глаз струились слезы.
— Почему ты закрываешь лицо?
— Потому что у меня глаза слезятся, а не должны! — заорала она в отчаянии. — Я должна плакать, когда грущу. А сейчас это не из-за грусти... это было лучшее... я никогда раньше не чувствовала себя так.
Опустив молоко на стол, я подошел к ней, и, даже когда взял на руки, она не позволила мне взглянуть на свое лицо, хотя я чувствовал ее слезы на своей груди.
— Скажи это, — прошептала она.
— Что?
— Скажи, что никогда не попытаешься выяснить, почему я?
— Я никогда не стану задаваться вопросом, почему влюбился в тебя.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Переключив канал и убавив громкость, Итан откинулся на спинку кресла, и как только светофор сменил свет, газонул.
— Хочешь, по дороге купим что-то поесть?
— По дороге куда?
— Кое-куда, — ответил он, и мне захотелось на него наброситься, но парень просто положил свободную руку поверх моего бедра.
— Ты... аррр, — вздохнула я, скрещивая руки и откидываясь назад. Я могла сказать, что его это веселило... нет, не просто веселило. Еще он казался довольным. Довольным состоянием города, тем, как мы жили.
На прошлой неделе мы почти все время оставались в доме, погрязнув в собственной рутине на столь недолгий отрезок времени. Итан просыпался в неприлично поздний час, целовал меня в лоб и говорил, чтобы спала дальше, а затем шел на пробежку. Лишь потому, что знал, насколько это опасно. Потому что знал, они за ним наблюдали. А так как я начинала параноить в его отсутствие, то глазела на видео с камер наблюдения, пока не замечала, что он возвращается из-за угла, после чего шла в душ. Мы завтракали вместе, ели, занимались любовью, говорили и смотрели фильмы, после чего возвращались в постель, где он либо трахал меня, будто персональную шлюху, либо трепетно занимался любовью, словно я была его женой. Все зависело от его настроения. К счастью, я больше не плакала! О боже, это было неловко. Хорошо, что он не поднимал данный вопрос.
Прояснив то, как мы были связаны с детства, он рассказал мне еще чуть-чуть, но не так много, как мне бы хотелось. Итан жил у себя в голове. Сперва мне хотелось забраться ему в голову, но там скрывался полнейший лабиринт, в котором он сам давно заблудился, так что мне оставалось лишь пытаться вытащить его оттуда, заставляя мне читать, смотреть старые фильмы или рисовать меня — его скрытый талант. Он был художником, одержимым классическими произведениями литературы, искусства и людьми. Я задавала ему вопросы, лишь чтобы удержать от падения в пропасть его разума. Уверена, он понимал это, но не спорил. Единственное, о чем Итан отказывался говорить, так это о своем детстве и родителях. Он рассказал лишь, что родители любили друг друга, его и брата с сестрой, плюс никогда не желали, чтобы они стали слабыми. Вот и все.
Каждый день я пыталась вытянуть из него больше, и каждый день он менял тему. Сегодня я была полна решимости поговорить с ним об этом. Однако, конечно, прямо сейчас мы направлялись кое-куда... вместе.
Я бросила на него взгляд, пока Итан вел машину через дождливый город, а его рука согревала мое бедро, осторожно поглаживая вверх-вниз.
— Да? — спросил он, не нуждаясь в том, чтобы взглянуть на меня. Он и так знал, что я глазею.
— Ты так и не сказал, куда мы едем. — Он просто сказал «прогуляемся», когда спросила об этом ранее. — Или ты сам не знаешь, пока не приедем?