Дитя смерти (СИ)

…Она не хотела этого ребенка. Не от того, что это было дитя убитого ею Цезаря, а оттого, что материнство предполагало любовь, нежность, заботу о другом существе, которому ей же предстояло дать жизнь. Алти являла собой саму Смерть и привыкла отнимать жизни, а не давать. И вот… судьба, о которой так любил разглагольствовать Цезарь, посмеялась над ней. Это выводило Алти из себя, но шаманка знала, что делать. Она приготовила снадобье, которое должно было помочь ей избавиться от ненужного приплода. Женщина уже поднесла было склянку с ним к губам, когда одна мысль заставила ее отказаться от своего намерения. Империи, так или иначе, нужен наследник. Да, она рассчитывала править и… жить вечно, но будущее могло преподнести ей какой-угодно сюрприз. Собственно, уже преподнесло… К тому же ей нужна была ученица — Алти почему-то была уверена, что у нее родится девочка — которой она могла бы передать свои знания. Так, она решила позволить этому младенцу родиться — не из-за проснувшихся материнских чувств, а из обычных политических соображений.

…А во сне она увидела Его. Он снился ей в первый раз после своей смерти. Угрызения совести были совершенно чужды ей, и ее это поразило. Она вновь видела себя вместе с ним, присутствовавшую на казни Зены, вновь видела его обращенный к ней, полный какой-то томительной нежности взор, и ей отчего-то становилось не по себе. Опять они целовались на глазах у распятой, подставляя лица и разгоряченные тела дождю. А потом она поманила его за собой, и он доверчиво пошел за ней, бросив последний взгляд в сторону умирающей на кресте любимой врагини. Чувствовал ли он радость, избавляясь от нее и в новом мире? Кто знает. Алти владела черной магией в совершенстве, но прочитать мысли Цезаря иногда не было дано даже могущественной шаманке. Очевидным было одно: его сердце теперь принадлежало не Зене, а ей. Ах, Цезарь, Цезарь!.. Такой хитрый, коварный и в то же время такой… наивный.

Вот они уже в спальне, и Алти садится на него сверху и ласкает одновременно и губами, и языком, и кистью. Юлий целует и иногда посасывает ее пальцы. Его красивые черные глаза полуприкрыты в сладостной истоме, и он стонет от наслаждения. Видя, что вот-вот доведет его до экстаза, она медленно вытаскивает нож, спрятанный в наброшенной на ней накидке и… из нежной любовницы превращается в жестокого палача. Снова лезвие кромсает живую плоть, снова льется кровь, и снова она видит эти широко раскрытые, полные муки глаза, во взгляде которых написан один-единственный вопрос: «За что?!», слышит нечеловеческие вопли, а потом мольбу добить…

…Алти проснулась в холодном поту. Такого не случалось с ней до сих пор, ведь она была напрочь лишена и страхов, и признаков совести. Это напугало ее. Шаманка заглянула в собственную черную душу, боясь найти в ней любовь и жалость к своей жертве, либо, что еще хуже, раскаяние. Даже тень этих чувств означала для нее слабость, а быть слабой она никогда себе не позволяла.

Женщина приложила руку к животу и задумчиво проговорила, обращаясь не то к находившемуся в нем ребенку, не то к самой себе:

— Наш папочка почему-то нам приснился… С чего бы это? Чего он от нас хочет? А вот сейчас мы это узнаем…

Принеся в жертву черных кур и разведя колдовской огонь, шаманка принялась призывать дух убитого ею Цезаря. К ее удивлению он не шел с ней на контакт, и лишь молчание было ей ответом.

— Тот, что вершил судьбы народов, но был создан из праха и в прах отошел, восстань на миг из могилы и явись передо мной… тебя зовет твоя убийца! — в очередной раз произнесла она слова заклинания, сама поразившись последним словам, сорвавшимся с ее уст.

Но он не приходил, и она по-прежнему была одна. Алти вновь повторила те же слова, причем в голосе ее отчего-то появилось отчаяние. Желание увидеть Гая Юлия опять вдруг стало для нее сокровенным желанием. Неужели он не придет, и она его больше никогда не увидит? Нет, нет, не может этого быть, она — могучая некромантка! Но вот Алти пробует снова, а результат все тот же.

Его нет… Почему он не внемлет ее зову, почему не является на него?

«Явись мне… хоть во сне», — мысленно взывает к нему она, зная, что мертвым известно то, о чем думают живые.

Но Юлий больше не приходит в ее сны, и каждое утро Алти просыпается с разочарованием. Она не оставляет попыток вызвать его дух, но раз за разом ее постигает неудача. Шаманка ходит из угла в угол, забросив все дела и обратившись в собственную тень.

Меж тем, у нее начали появляться первые признаки беременности: ее груди увеличились и болели, а по утрам стало часто тошнить. Она начала легко впадать в гнев, а то и просто в истерику, и ее такое состояние раздражало без меры. А как-то поутру, рассердившись за что-то на рабыню, велела распять ее в саду. Отчаянные крики девушки и ее мольбы о пощаде, однако же, не принесли ей желаемого удовлетворения, и шаманка была сильно раздосадована этим. Тут она вспомнила о томящейся в темнице Габриэль, и ее красивые губы растянулись в улыбке.