Дитя среди чужих

И все же, несмотря на сдвинутые графики, увеличенный рабочий день и финансовые проблемы, Торны никогда не были так счастливы. Они стали семьей, и это было бесценно, особенно учитывая последствия внематочной беременности Мэри и последующего заболевания органов малого таза, из-за чего ее фаллопиевы трубы склеились, как запечатанная дверь, которая никогда уже не откроется, сколько бы приятелей Дэйва туда не стучалось. Да, семья, и уж Мэри позаботилась о том, чтобы ею они и оставались, несмотря на то, что их свели вместе ужасные обстоятельства. С ее новым графиком она могла готовить ужины почти каждый вечер, и поэтому, даже со сложным расписанием, чрезвычайными ситуациями на работе или любыми другими мелкими жизненными неприятностями, они втроем каждый день ужинали вместе. Говорили. Делились друг с другом новостями.

Обычно Генри шутил дурацкие шутки весь ужин напролет, а Дэйв еще более дурацки реагировал — все ради того, чтобы заставить Генри смеяться и забыть о болезненном прошлом, обо всем плохом в мире.

Но в этот вечер за ужином чувствовалась ощутимая неловкость, напряжение, которое ни Дэйв, ни Мэри не могли понять. Мэри предположила, что все это из-за их визита к Хамаде и из-за того, что они хотели поговорить с Генри о его даре. Они с мужем уже обсуждали этот вопрос. Разработали стратегию. Но теперь, увидев угрюмого Генри за столом, они оба молчали и гадали, подходящий ли это момент для такой темы.

Дэйв тихо кашлянул. Они с Мэри многозначительно переглянулись.

Но Генри едва ли обращал на них внимание, а лишь ковырял вилкой мясной рулет без всякого желания его есть.

— Генри? — наконец сказала Мэри наигранно ласково, а это означало, что она хочет поговорить о чем-то личном. О его мозге, о докторе или о том, что сказал учитель в школе. — Мы сегодня говорили с доктором Хамадой.

Генри отложил вилку, такую большую и блестящую — он ненавидел ее, потому что чувствовал себя с ней малышом, которому приходилось сжимать прибор в кулаке, рядом с зубцами, чтобы не уронить. Мальчик тяжело вздохнул, положил руки на колени, ссутулил плечи и настороженно перевел взгляд на Дэйва и Мэри. Он понял, что они пялились на него весь ужин, ожидая подходящего момента завести этот разговор. Но он был погружен в свои мысли, думая о тех хулиганах, которые бежали за ним, о том, как уборщик заперся с ним в кладовке, о ненавистном оскорблении. Генри не хотел сейчас ни о чем говорить, и уж тем более о докторе Хамаде.

Его глаза перебегали с одного лица на другое. Дядя Дэйв улыбался, но казался нервным. Тетя Мэри тоже улыбалась, но как-то чопорно, и Генри понял, что ему не отвертеться.

— Ладно, — тихо ответил он, ничего не выдавая.

— Он рассказал нам о… — Мэри запнулась, — о ваших играх. С карточками. У тебя хорошо получается.

— Карты Зенера, — поправил Генри, понимая, к чему все ведет. — Да, я их отгадываю.

— Это хорошо, Генри, — выпалил Дэйв, откладывая вилку. — Мы просто хотели больше о тебе узнать; мы с доктором Хамадой хотим, чтобы ты понял себя, был счастлив.

— Я счастлив, — сказал Генри правду. Он пытался показать это Дэйву и Мэри, но, кажется, у него не получилось. Дэйв снова выглядел нервным, а Мэри — взволнованной, как будто Генри только что крикнул: «Я вас ненавижу!»

— Отлично, Генри, — ответила Мэри, — и это самое главное. Мы просто…

— Вы хотите знать, умею ли я читать мысли? — резко спросил Генри. — Всех, кого захочу?

Дэйв замер с едой во рту, а Мэри вдруг выпрямилась, будто Генри вытащил из кармана змею.

— Я могу, — продолжил он. — Я не читаю, потому что это невежливо, но если захочу, это просто. Как взять в руки книгу. Или смотреть телевизор.

Наступила минута молчания, пока Дэйв и Мэри приходили в себя после столь откровенного заявления Генри. Они еще не обсуждали эти странные способности так прямо. Генри понял, что Дэйв и Мэри были к этому не готовы. Не хотели знать наверняка всю степень его возможностей.

Прямо как в тот раз, когда тетя Мэри спросила его о перешептываниях по ночам, и Генри сказал ей правду — он разговаривал со своим папой. Это ее напугало. А когда об этом узнал дядя Дэйв, он казался даже не напуганным, а рассерженным. Будто Генри делал что-то плохое или играл с кем-то, с кем не должен. И когда они узнали, лучше совсем не стало!

Поэтому Генри начал разговаривать с папой только про себя. По крайней мере, пытался. Иногда он забывался и шептал или говорил вслух, но старался не делать этого в их присутствии, иначе они снова испугаются и разозлятся. Хоть они и пытались быть милыми и помочь ему, Генри понимал, что ничего не выйдет.

Он только напугает их, прямо как сейчас.

Генри почувствовал невероятную усталость. Он опустил подбородок, уставившись на холодный мясной рулет и картофельное пюре на тарелке и тяжелую вилку, забытую на скатерти.

— Можно я пойду, пожалуйста? — сказал он.

Дэйв и Мэри переглянулись.

— Ты почти ничего не съел, — сказала Мэри.