Дитя среди чужих

— Нет, спасибо, — отвечает Генри, и Дженни не знает, смеяться ей, обнять его или врезать маленькому гаденышу.

— Сделай глоток, или я снова всажу тебе иглу. Твой выбор. Выбирай.

Генри не раздумывая хватает бутылку. Лиам наклоняет ее, и Дженни с удивлением наблюдает, как парень глотает виски. Она ждет, что он выплюнет, закашляется, сплюнет и начнет ныть.

Парень морщится, его глаза слезятся, но он упорно молчит, уже второй раз производя на нее впечатление за столько же минут.

— Дай мне тот фонарь, — рявкает Лиам, и ее внимание резко переключается обратно с мальчика на него. — Зажги еще парочку. Нам нужно больше света. Завесьте одеялами окна, которые не заколочены досками.

Дженни отдает фонарь. Лиам ставит виски обратно на карточный столик и обнимает парня за шею.

— Куда мы идем? — спрашивает малыш, и Дженни чувствует прилив облегчения, когда они с Лиамом выходят из кухни, оставляя ее в темноте. Она слышит их шаги на прогнивших ступеньках.

— В твою комнату, — отвечает Лиам. — Больше никаких вопросов.

Дженни ждет, пока не услышит скрип шагов на втором этаже, и только тогда достает из кармана зажигалку и начинает искать дополнительные фонари.

Пит заходит на кухню, но даже в темноте ей ясно, что он не представляет угрозы. Теперь нет. Не когда рядом Лиам.

— Славный парень, — говорит Пит и тихо смеется себе под нос. — Как горшочек с золотом на ножках.

— Ага, точно, — мямлит она, поднимая дверцу старого фонаря и зажигая фитиль, наполняя комнату мерцающими тенями. — Уверена, мы все тут прекрасно подружимся.

9

Войдя в дом, Генри сразу же тянется, чтобы оценить людей, встретивших его и Лиама. Сейчас он чувствует себя лучше, сильнее. Видимо, дело в том, что он скрылся от пронизывающего лесного холода в убежище — пусть и ветхое, — а еще действие наркотика, который ему вкололи, наконец-то спало. Его разум снова свободен, и мальчик запускает его, как белую сеть, в просторную темноту дома.

Ему не нравится то, что он видит.

Тощий латиноамериканец плохой. Вокруг него черный и темно-пурпурный ореол с темно-красными тонами грубого насилия и праздной ненависти, а еще грязно-золотые завитки коварной жестокости. Судя по всему, этот человек с золотыми зубами легко может перерезать вам горло во сне из-за кошелька в кармане. «Как пират, — думает Генри, и совсем не как комплимент. — Как старый мерзкий пират». В голове мужчины есть и другие цвета, другие мысли — об этой женщине и о других женщинах. Есть даже скользкие намерения по отношению к самому Генри, которые мальчик даже не осмеливается слушать, а еще особое скопление чувств к Лиаму, болезненное и пульсирующее, как мокрый, наполненный гноем нарыв.

Женщина еще хуже.

Генри вспоминает давний разговор с дядей Дэйвом о человеке, убившем множество людей. Его звали Дамер, и его тогда убили в тюрьме. И хоть дядя Дэйв и не был в восторге, что Генри об этом услышал, но все же решил, что будет полезно дать Генри определенный контекст.

— У этого человека была психопатическая личность, Генри, — сказал ему Дэйв. — Скорее всего, он социопат.

— Социалпат? — переспросил Генри, встревоженный и взволнованный этим свежим потоком взрослых знаний.

— Социопат, — поправляет Дэйв. — Значит, он не чувствует так, как мы. Ему не страшно вредить людям. У него нет совести. И поэтому он опасен.

Объяснение Дэйва напомнило кое о чем другом, много лет назад.

Генри пошел с папой на утренний сеанс «Пиноккио». В мультике был забавный сверчок со шляпой, он был совестью Пиноккио. Говорил, что правильно, а что — неправильно.

Узрев сознание женщины, Генри понял, что там нет никакого сверчка в шляпе. Никакой совести. Вместо этого там была лишь пустая клетка. А там, где обычно пестрили цветами эмоции и чувства… была дыра. Пустое место.

Социалпат.

«Милый парень», — подумала она, когда увидела Генри, но у этих мыслей не было эмоций. Так же она могла описывать книгу, насекомое или цвет платья. Эта женщина пугала Генри совсем иначе, нежели Лиам и другой мужчина. Потому, что она может ранить Генри без рассуждений, без нежелания, без вины. В какой-то степени Лиам тоже был таким, мальчик почувствовал это с самого начала. Но судя по мыслям Лиама, его этому научили, он долго работал над этим, выстроил со временем стены в своей голове, крепость.

А для женщины это было естественно.

Сам же дом ничего не представляет для Генри. Пустая оболочка. Разбитое яйцо, содержимое которого вытекло в грязь, а скорлупа высохла и зачерствела — да, плохо пахнет, дерево прогнило, а стены заплесневели, но это все равно обычный дом.

«Никаких призраков», — думает Генри.

А затем, словно ветерок на щеке, Генри все же что-то чувствует.

Что-то еще.

Но оно пропадает так же быстро.

Он тянется, пытается еще раз это уловить, но не может найти, не может вычислить направление.

Здесь есть что-то еще.