Дитя среди чужих

Мать одаривает его восклицание лишь мимолетным вниманием, затем снова сосредотачивается на Генри. Она становится все более возбужденной, ее конечности шаркают по грязи, как у встревоженного животного, желающего выйти из загона при приближении хозяина, жаждущего, чтобы ему бросили объедки из ведра, чтобы накормили мясом.

– Наверное,– дрожащим голосом говорит Генри, обращаясь к Лиаму, но не сводя глаз с матери,– она ждет, когда я с ней поговорю. Как я мог раньше.

– Так поговори,– шепчет Лиам, не уверенный, что Генри услышит его хрип даже с такого близкого расстояния.

Но он слышит, потому что его глаза устремляются на Лиама, испуганные и бездонные. Когда он шепчет ответ, в его голосе слышится страх.

– Я не могу.

Лиам хочет ответить, помочь, но его горло что-то сильно сжимает, а легкие словно зажаты между двумя рычагами тисков, которые медленно, дюйм за дюймом, сжимаются по бокам груди. Вместо этого он позволяет рукоятке бесполезного пистолета выскользнуть из его пальцев и неуклюже кладет свою руку поверх руки Генри, сжимая его пальцы так сильно, как только может – на данный момент, это едва заметное давление.

– Кажется, она начинает злиться,– говорит Генри, и теперь он не выглядит испуганным – он в ужасе, как укротитель, который потерял контроль над своим львом и не знает, что с этим делать, пока напуганный и смертельно опасный зверь ходит вокруг него по рингу.– Я больше не могу с ней разговаривать, я потерял…

Генри замолкает и теперь сам сжимает руку Лиама, сжимает сильно, но больше не двигается, боясь расстроить зверя еще сильнее.

Но взволнованный плач матери все нарастает – становится громче и агрессивнее. Теперь в этих звуках есть элементы рычания, и щелканье раздается так быстро, что кажется, будто она кричит на мальчика, как сердитая домохозяйка, отчитывающая своего никчемного мужа за то, что он ей изменяет.

– Думаю,– продолжает Генри тем же шепотом,– наверное, я был для нее как малыш. Мы все думали вместе, я был их частью. А теперь этого нет, и она этого не понимает.– Генри поворачивает свои широко раскрытые глаза, чтобы еще раз встретиться взглядом с Лиамом.– Кажется, она мне больше не доверяет.

Лиам хочет ответить, когда мать замирает, и все ее звуки обрываются, словно ее выключили. Она медленно поднимает голову к небу, ее желтые глаза сужаются. Подозрительные. Она пристально смотрит на Генри, и Лиам видит, как слезы прочерчивают дорожку сквозь сажу у него на виске. Парень до смерти напуган, и я ни черта не могу сделать, чтобы ему помочь.

Наконец, мать, похоже, приняла решение. Ее взгляд смягчается, и одним плавным движением она подносит коготь к лицу Генри.

– Эй! – снова зовет Лиам, желая кричать, но зная, что выходит лишь хрип.– Отвали!

Существо игнорирует его, затем прикладывает кончик длинного когтистого пальца ко лбу Генри. Он впитывается в его кожу, словно мальчик сделан из сливочного масла, и глаза Генри закатываются.

– Черт возьми! – говорит Лиам, теперь его голос звучит громче, исчезли флегматичные нотки.– Я сказал, ОСТАВЬ ЕГО В ПОКОЕ!

Лиам отпускает руку Генри, хватает ствол своего «Глока» и замахивается прикладом в голову матери. Движение выходит слабым и скользящим, но она переводит на него взгляд с такой ненавистью, что он даже в смерти чувствует прилив страха.

– Да к черту,– решает он.– Давай.

Мать на всех шести конечностях перескакивает с Генри на Лиама, прижимая его руки и ноги, их лица теперь в дюйме друг от друга. Она рычит, сверкая огненными и злыми глазами. Он вспоминает последствия клейкой кислоты на Греге, которую она, видимо, хранит в своем уродливом рту, и реагирует единственным доступным ему способом.

Он бьет ее лбом прямо между полных ненависти золотистых глаз.

Когти, сжимающие его руки, ослабевают, и Лиам берет передышку, чтобы покопаться глубоко в себе, извлечь последние доступные ресурсы. С кряхтением он поднимает руки и сводит их вместе, обхватывая ее талию – скользкую и обманчиво мускулистую – в крепком медвежьем захвате. Ее тело прижимается к острию топора, и он чувствует, как оно вгрызается в его внутренности. Чудесным образом боль отдалилась, почти онемела. Почти.

Лиам отворачивается от ее шипящего рта и с радостью видит, что глаза Генри открыты и ясны, наблюдают.

– Беги!

Затем он чувствует на груди твердые кончики ее когтей, как у 150-килограммовой кошки, и ее единственное желание – сбежать. Острые когти неистово вонзаются, разрывая плоть на его груди, бедрах, плечах. Морщась, он с жутким восхищением наблюдает, как его плоть и кровь темным туманом поднимаются вверх, попадая теплыми струями ему в рот и глаза, придавая его быстро сужающемуся зрению темно-красный оттенок.

«Розовые очки»,– тупо думает он, пока когти матери вонзаются все глубже и глубже в его грудь, чтобы добраться до слабеющего сердца… и разорвать на куски.

Лиам не видит, убежал Генри или остался. Он надеется, что убежал. Он надеется, в отличие от его мальчика, этот избежал темной дыры между скалами. Где монстры ждут, чтобы забрать тебя.