Дитя среди чужих

– Потом вы с Дженни разойдетесь. Встретимся на юге, на бабушкином ранчо в Росарио.

– Твою ж мать, опять в Мексику,– лыбится Пит, на время забывая о вурдалаках и гоблинах.– Кто бы мог подумать? Конечно, для вас там рай, а для меня хреново семейное застолье. И прикиньте, я там самый успешный!

Грег посмеивается, и Джим замечает, что даже его сумасшедшая сестра слегка улыбается. «Хорошо, я хочу, чтобы все были расслабленными. Тогда никто не запаникует и не напортачит. Через два дня будем есть омлет по утрам, а по вечерам пить текилу, а потом adios muchachos, вы меня больше никогда не увидите».

Джим и сам чувствует себя хорошо. Размышляет о маленьком домике, который уже снял в Барра-де-Потоси, где он затаится на несколько лет и будет наслаждаться жизнью.

– А где оставляем парня?

Счастье Джима испаряется, улетает по ветру, как легкий дымок угасающего костра. Лиам переводит взгляд с одного лица на другое, Грег смотрит себе под ноги, а Дженни смотрит на Лиама несколько насмешливо, что не очень нравится Джиму; так она обычно смотрит на тех, кого задумала убить.

Пит смеется.

– Не волнуйся, Лиам. Отпустим, как и обещали. Я не стану сжигать этого ублюдка. Или ты думаешь, я запру его в комнате, когда все подожгу? Да ладно тебе. Я, конечно, больной, но не настолько же.

Лиам не отвечает и поворачивается к Джиму.

– Мы хотели высадить его на главной дороге.

– Черт, чувак,– говорит Джим и указывает на маленькую тропинку на опушке леса, такую заросшую, что по ней могут проехать только специальные машины.– Вот тебе дорога. Пит даст ему яблоко или что-то еще и скажет, чтобы шагал, как мы и договорились. Потом все подожжет и свалит. И нет проблем. Понял?

Лиам наклоняет голову, словно ловя шальную мысль и крепко зажимая ее между ухом и плечом.

– Нет, я так не думаю.

Лицо Джима каменеет, и внезапно на нем не остается ни улыбок, ни колкостей. Даже лес, кажется, замолкает от напряжения.

– В чем проблема, приятель? – спрашивает Джим; из его голоса исчезла приветливость и не осталось ничего, кроме угрозы.

– Если Пит отпустит мальчика, тот побежит. И я должен поверить, что Пит даст Генри фору? И потом сожжет дом? Это может занять пятнадцать-двадцать минут. Нет, Пит никогда так не сделает. Он лучше поджарит парня.

– Эй, чувак! – протестует Пит, но Джим поднимает руку, заставляя того замолчать.

– Слушай. Мы это обсуждали. Мы все… – Джим смотрит каждому в глаза,– это обсуждали. План все тот же, как и в самый первый день. Никаких изменений. Никакой импровизации.

– Да? – спрашивает Лиам и делает шаг ближе к Джиму.– Грег сказал, бармена уже не было, когда он туда приехал. Возможно, ты оставил его там гнить. И он был твоим другом, кажется. Старым приятелем, я прав? И вот мой вопрос: убийство этого засранца было частью плана? Или ты решил… как ты это назвал? Сымпровизировать?

Джим делает глубокий вдох и заставляет себя не смотреть на Грега – это бы выявило чувство вины, хотя ему надо показать, что все нормально. И все же…

Сраный. Грег.

Джим вдыхает и выдыхает через нос, щурится на небо, силится взять себя в руки. Держать себя под контролем. Ему не нравится, как Лиам с ним разговаривает. А особенно то, что это происходит при других.

Нет-нет-нет, мой оззи. Так не пойдет. Так совсем не пойдет.

– Слушай, Лиам. Мы с тобой давно знакомы, побывали в разных передрягах, и ты всегда прикрывал меня, так что я закрою на это глаза, понял? Забуду об этом. Дам тебе поблажку. Я уже сказал, что должно произойти, и именно так и будет. Если тебе от этого станет легче, то последнее, что мне нужно,– кучка копов и ФБР-щиков в поисках детоубийцы. Никому не нужен убийца детей на свободе. Мне это все не надо, ясно? Нам это не надо. Тогда все будет сложнее. План испортится.

Джим украдкой бросает взгляд на Грега, молясь и надеясь, что этот придурок не заходил в квартиру и не видел второе тело, которое он там бросил. «Вот что бывает, когда меня торопят, я становлюсь глупым и неряшливым. И теперь мой же человек на меня давит. Ну и хрень. Все это хрень».

Грег выглядит ошеломленным и виноватым, но не соучастником. Не так, будто скрывает какую-то ложь. «Нет, он туда не поднимался. Тогда он сейчас таращился бы на меня широко раскрытыми глазами. Беспалевный, как фейерверк на День независимости».