– Ради всех нас,– продолжает Джим,– мальчика отпустим, как и договаривались. Он вернется целым и невредимым, и тогда мы всего лишь воры, ясно? Никаких новостей о мертвых детях. Никакой охоты за головами. Этого хотим все мы, этого хочу
Лиам недолго изучает Джима, и тот жутко хочет врезать тупому оззи по морде. Да, выбить зубы и помять красивый нос. Раздробить голову, как пиньяту, и оставить внутренности птицам.
– Ладно,– отвечает Лиам и широко и спокойно улыбается.– Ты прав. Прости. Я… меня вывело это тело и припадки парня. Я на взводе. Прости, босс.
Джим тоже улыбается, и приступ жестокости ускользает, как забытые воспоминания.
– Тогда все круто.
– Как никогда,– кивает Лиам.
Генри сидит на койке в запертой комнате.
Он снял футболку, внезапно не в состоянии терпеть ощущение ткани на коже. Его ботинки на полу, небрежно отброшенные вместе с футболкой. Воздух холодный и неподвижный; нет ни ветра, ни вентиляции. В комнате пахнет мочой. Брюки Генри и часть одеяла промокли, и вонь смешивается с терпким запахом детского пота и грязи после двух дней без душа. Он сидит, прислонившись обнаженной поясницей к холодной грубой стене, свесив ноги с края койки. Мальчик слегка раскачивается, сжимая голые локти в противоположных ладонях, прижимая руки к небольшой выпуклости живота.
– Ты думаешь, я тебя не вижу, но я вижу,– шепчет он.– Ты думаешь, я тебя не вижу, но я вижу, и еще как.
Его глаза закрыты, дыхание становится быстрым и неровным, грудь расширяется и опускается, как у испуганного животного.
Мысленным взором он видит то же, что и
Он видит их свысока, на небольшом расстоянии от того места, где они все стоят в кругу и разговаривают, ветви и листья загораживают ему обзор, но он все равно их видит. Он слышит голоса, слова нельзя разобрать, они как прерывистое бормотание ветра, смешивающееся с бумажным перезвоном листьев на дереве. Том дереве, где она прячется и наблюдает.
Генри может прочесть ее мысли, потому что она позволяет. Потому что она приветствует его и – только так, как могут мамы – берет под свою опеку. Но ее дети в опасности. В смертельной опасности.
Мальчик чувствует силу внутри нее, ослепляющую мощь разума и земли, что питает ее, она может все это контролировать.
Она и другие, подобные ей.
Те, что живут в темноте под городами, народом и вонью человечности, этим ядом.
В своей комнате, без футболки, замерзший, вонючий, голодный, измученный и напуганный, Генри видит все это.
Он знает, что вскоре последует.
Его прерывистое дыхание замедляется, сердцебиение выравнивается.
И он улыбается.
11
Дэйва и Мэри заставляют прочитать письмо, пока его держит один из криминалистов в латексных перчатках. Мэри бросает один взгляд на корявый почерк на вырванном из школьной тетради листе бумаги и бежит в ванную, выблевывая тот крошечный завтрак, который ей удалось съесть утром.
– Зачем они заставляют нас ждать? – спрашивает Дэйв, сев на диван и пытаясь совладать с дрожью в руках.
– Потому что не хотят, чтобы мы заранее знали, где все произойдет,– говорит Сали, кивая эксперту, который начинает упаковывать письмо для анализа.– Думают, что это умно, но на самом деле это глупо. Теперь им нужно будет снова связаться с вами, что дает нам еще больше данных, и мы выясним, кто они и где находятся.
Дэйв обеспокоен, потому что он не чувствует своих ног, рук и сердцебиения. Он буквально оцепенел и гадает, не впал ли в состояние легкого шока. Он прикладывает руку ко лбу и удивляется количеству пота на своей коже.
– Дэйв? – спрашивает Сали, на его лице отражается беспокойство.– Вы в порядке?