Дитя Тьмы и Света (СИ)

— Мерлин… — ее голос стал воплощением волнения и восхищения. — Во истину великий человек! Он сразу понял кто перед ним, стоило мне только появиться в его деревне. Я хотела назвать свое настоящее имя, но Маг решил, что лучше оно останется для него тайной. Кстати, мы встретились уже после его разрыва с Нимуэ. Он признал, что сила моя колоссальна и, возможно, я даже превзойду его однажды. Я, тогда еще тринадцатилетняя девчонка, конечно не могла в такое поверить. Мерлин научил меня светлой магии: раскрыл много секретов по приготовлению заживляющих мазей и исцеляющих зелий. Мы много беседовали, ни с кем до этого мне не удавалось так много разговаривать о добре и как оно поможет примириться с моей темной частью силы. Но к сожалению, Мерлин не знал или не хотел рассказывать о том, что мне делать с моим даром, для каких целей я родилась, но посоветовал продолжать совершать подобные путешествия. Я как-то попросила его заглянуть в мое будущее, но волшебник не стал этого делать. «Ты должна сама отыскать свой путь». Это было его последнее наставление. А потом… в его последний день в облике человека, я увидела первого Темного. Это был бы волнительный момент, если бы не был таким страшным. Мне страсть как хотелось вмешаться, но я не могла. Это нарушило бы естественный ход времени.

Роза замолчала на минуту, давая остальным возможность снова вернуться в текущий момент. Румпель был впечатлен, и это еще мягко сказано. Но дальше его ждало большее потрясение.

— Хорошо, мы поняли, как ты оказалась здесь. — Подытожила Эмма. — Тогда другой вопрос: зачем ты ЗДЕСЬ?

Хранительница Баланса смерила Спасительницу оценивающим взглядом.

— Затем, что моя работа сейчас здесь. Правда, о ней я узнала тогда, когда Хайд и Джекил очутились в городе. До этого я жила в Сторибруке просто, чтобы наблюдать за родителями. — Девушка прикусила губу. Она думала, стоит ли рассказывать, но в конце концов, все же решилась. — Вы может этого и не знали, но я всегда была рядом с вами. Но больше рядом с папой.

— Что-то я не припоминаю. — Признался Темный маг и по примеру Реджины махнул на глаза дочери. — Такие глаза забыть невозможно.

— Я это знала, поэтому пользовалась маскировкой. Четырехлистный клевер из ОЗа. Я собрала его достаточное количество и приготовила сок. Капля магии преображения, и он впитался в зеркальце. Теперь мне не нужно было пополнять запасы этого растения для изменения внешности. Кем я только не была: ребенком, стариком, девушкой-калекой, а один раз даже собакой… Путешествуя в твое прошлое и меж мирами, я приобретала другую оболочку, но сохраняла свою память и силы. — Роза глубоко вздохнула, положила на стол раскрытое зеркальце и перевела взгляд на Румпеля. Из стекол вновь выбросилось изображение лесной поляны, засыпанной первым снегом. Лагерь, всюду лошади, люди в военной одежде.

— Папа, полагаю это событие ты помнишь?

— Конечно помню. — Нахмурился Голд. — Это война с ограми. Та самая, с которой я так позорно сбежал.

Но Роза своим ласковым голосом растворила горечь, что повисла над ее отцом, как черная грозовая туча.

— А помнишь ли ты ее?

Мужчина посмотрел на голограмму. Он, тогда еще обычный человек, сидел у костра в окружении таких же солдат. Вдруг где-то вдали заиграла музыка, и на поляне появились бродящие певцы с гитарами и бубнами в руках. Среди них была одна девушка с короткими, но кучерявыми рыжими волосами, одетая в пестрое платье. Зеленые глаза ее сияли, как изумруды на румяном от холода лице, которое было слегка округлым. Певица затянула какую-то старинную патриотическую песню. Все солдаты, даже командиры впали в некий гипноз. Нет, не от песни, скорее от голоса рыжеволосой девушки. Она во время пения поила солдат из обычной железной чаши, но каждый, кто испил из нее воды, чувствовал себя освеженным и уверенным. Румпель хорошо помнил чувство, которое испытал, когда живительная влага проникла в его горло: жжение, отторжение, хотелось кашлять, но мужчина нашел в себе сил сделать глоток. Хотя бы из уважения к певице.

Сцена сменилась. Теперь Румпель, уже покалечившийся, сидел на табурете в шатре лекаря, в окружении других раненных. Стоны, кашель, запах крови и лекарств сводили его с ума. Он чувствовал себя предателем, дезертиром. Молодая медсестра присела перед ним на колени и стала фиксировать больную ногу, чтобы она не искривилась.

— Будет больно.

Но Румпель ничего не почувствовал: отвращение к самому себе было с родни комку сырой земли с червями во рту…

— Не волнуйтесь, все наладится. — Этот ласковый голос заставил того и нынешнего Румпеля вздрогнуть. Перед прошлым вариантом на коленях сидела все та же певица и аккуратно забинтовывала ногу. — Скоро я вас отпущу, и вы сможете вернуться домой, — последние слова она прошептала так тихо, но мужчина все равно услышал, — к сыну.