Тогда, зная любовь Дж. Б. к изысканному языку и поэтической образности, я перешла на этот стиль. И Дж. Б. действительно хвалил меня; но однажды, когда для еженедельного сочинения нам дали тему «Сад и огород», я поддалась искушению и написала его так, как мне самой хотелось; я знала, что в остальных сочинениях будут фигурировать по большей части зеленые лужайки, розы да яркие цветочные клумбы; вот я и решила описать заброшенный огород с грядкой пустившего стрелки лука и старую белую лошадь, пасущуюся среди его длинных серебристых стеблей. Сочинение явно бросало вызов вкусам моего наставника-поэта, но, как ни странно, Дж. Б. оно понравилось. Он даже прочел то, что я написала, всему классу. Я позабыла об этом случае, и только много лет спустя один мой школьный товарищ напомнил мне о нем.
Большинство одноклассников знали, что мне ничего не стоит написать сочинение. И вот они предложили делать за меня задания по арифметике в обмен на сочинения, которые я буду писать за них. Это удобное соглашение довольно долго соблюдалось, к великому удовольствию обеих сторон, пока в один прекрасный день Дж. Б. не сказал: «На этой неделе я получил шесть сочинений от мисс Причард и ни одного от шести ее друзей».
Конечно, мои знания по арифметике пострадали, но в этой области я все равно была безнадежна. Когда результаты экзаменов заносили на доску у входа в школьный зал, Дж. Б. обычно писал: «Мисс Причард — полный провал».
8
Мне было пятнадцать лет, когда отец впервые повел меня в театр.
Мы смотрели «Генриха V» с Джорджем Райнольдом в роли «прямодушного короля Генриха». Я была совершенно зачарована ожившими на сцене историческими событиями, ритмом и звучностью длинных монологов и самим Джорджем Райнольдом в синем бархатном одеянии и серебряных латах, но больше всего — принцессой Екатериной. У актрисы, игравшей французскую принцессу, был изумительно красивый голос.
После представления, идя с отцом по Бурк-стрит, я двигалась словно в трансе, ошеломленная и восхищенная всем, что мне довелось увидеть. Желая, по его словам, «умерить мой восторг», отец говорил о «романтическом ореоле, окружающем сцену», объяснял, что вблизи актеры и актрисы, вымазанные гримом, вовсе не так уж красивы и что костюмы их слишком кричащи. Но меня ничем нельзя было отрезвить.
— А ее голос? — сказала я. — Ведь голос-то у нее настоящий!
— А, это ты про принцессу Екатерину, — сказал отец со смехом. — Да, голос у нее приятный. Между прочим, ты знаешь, считается, что она наша родоначальница. — Новость эта была столь же захватывающей, как и все остальные восхитительные вещи, которые я видела и слышала в тот вечер.
Когда я спросила, как это принцесса Екатерина может быть нашей родоначальницей, отец ответил:
— О, это такое семейное предание. Спроси у тети Агнес.
Назавтра же я выучила всю сцену между Генрихом и Екатериной; и день за днем, оставаясь одна, декламировала ее наизусть, играя и за Генриха, и за принцессу:
Отец с мамой наблюдали за мной с интересом, но и не без тревоги, подозревая, что я «заболела сценой». Так оно и было. Новый мир раскрылся передо мной; но прошло много времени, прежде чем мне было позволено еще раз хоть одним глазом заглянуть в него.
— Упаси боже! — воскликнул отец, когда я сказала ему, что хочу стать актрисой.
При первом же удобном случае я отправилась к тете Агнес и спросила ее о принцессе Екатерине.
Она сказала, что знает немного, только то, что в детстве слышала от отца: когда Генрих V умер, жена его, французская принцесса Екатерина, вышла за Оуэна Тюдора, дворянина из Уэльса, и поселилась с ним в Уэльсе. Их сын Ричард и положил начало нашему роду.
— Пока мы жили в Англии, твой дедушка часто рассказывал нам о нашей родословной, — продолжала тетя Агнес. — Но здесь, в Австралии, он даже слышать о ней не хотел. Дедушка порвал со своими родственниками, он считал, что здесь мы должны начать совершенно новую жизнь, а о прошлом лучше не вспоминать. Нелегко это далось ему и твоей бабушке, но он хотел, чтоб его сыновья и дочери надеялись только на себя и на новой родине своими силами добивались положения в обществе. И они этого добились. Мне остается теперь только благодарить бога за все его милости, когда я вспоминаю, как трудно жилось нам в первое время.