Дитя урагана

Возможно, я не совсем точно передала слова тети Агнес, но смысл их мне запомнился. Она не жалела, что так мало знает о своих предках, и не имела никакого желания копаться в прошлом. Она простодушно радовалась за братьев, которым удалось стать независимыми, и за сестер — хотя кое у кого из них и их мужей случались неурядицы, но все с честью выстояли среди жизненных бурь. В семье не было ни богачей, ни даже особенно состоятельных людей; зато оказалось, что прав был дедушка, когда хотел, чтобы его дети на новой родине научились жить, совершенно отказавшись и от мечтаний о мифическом наследстве, и от туманных легенд о семейной родословной — от всего, чем бредил в юности он сам.

Пятьдесят лет спустя после приезда в Австралию все братья и сестры Причард еще были живы, и 12 ноября 1902 года у тети Агнес состоялся сбор всего семейства.

Я, тогда еще девчонка-школьница, в изумлении глазела на этих пожилых теток и дядей: наряженные в парадные костюмы и вечерние платья, оживленные более обычного, они обнимались, целовались и при этом тараторили без умолку. Некоторые из них не виделись много лет. Дядя Альфред и дядя Альберт приехали с Новой Зеландии, дядя Фред — с Тасмании. Тетя Нелл, в прошлом первая в семье болтушка, превратилась в пухлую самодовольную супругу священника-пресвитерианца, настолько преисполненную сознания своей важности, что отец прозвал ее «преподобной Нелл».

Тетя Мэй, с каштановыми, подкрашенными ради торжественного случая волосами и следами румян на щеках, по обыкновению принесла с собой ноты. Она все надеялась, что ее попросят спеть, хотя голос ее давно стал резким и хриплым, утратив, в отличие от души, юную свежесть. Время от времени остальные тетки перешептывались: «Знаете, по-моему, Мэй красит щеки». И даже высокая, суровая тетя Клара как-то подобрела и смеялась и пела вместе с братьями. Только тетя Ада была больна и не могла приехать.

Какое это было удовольствие для нас, мелюзги — их племянников и племянниц, — наблюдать, как наши старички, обычно такие степенные и величественные, резвятся все вместе! Почти все они были дородные, седовласые, только отец выделялся своей черной, как смоль, шелковистой шевелюрой. С какой радостью они перебирали воспоминания юности, пели старинные песни и танцевали!

Только дядя Альберт отказался танцевать. Он сидел в одиночестве и как-то выпадал из общего веселья, но я все-таки уговорила его потанцевать.

— Поглядите-ка, Альберт танцует с Катти, — послышались восклицания.

Дядя Альберт танцевать не умел, но я показала ему несколько па польки, и мы весело запрыгали, наталкиваясь на другие пары. Он слыл сторонником строгой дисциплины — возможно, у отца двадцати двух детей не было иного выхода. Часто после какой-нибудь моей провинности отец подробно описывал, как мне досталось бы, будь я дочкой дяди Альберта. И потому я с особым удовольствием кокетничала с дядей Альбертом, показывая всем, что он вовсе не такой уж грозный.

Это была первая в моей жизни попытка пококетничать; дело происходило приблизительно так:

— Дядя Альберт, вы мне очень нравитесь!

— Правда, Катти, дорогуша?

— По-моему, вы самый славный из всех моих дядюшек.

— Неужто правда? Но почему? Мы же только сегодня познакомились.

— Потому что вы такой маленький и толстенький.

— Неужто и впрямь я такой?

— Ну, может, не такой уж маленький и толстенький. Зато очень славный. Я вас не боюсь. А вот дядю Альфреда боюсь. Очень уж он большой и солидный.

Возможно, ему было приятно встретить человека, который не трепещет перед ним. Во всяком случае, он очень мило отвечал на мои заигрывания. И весь вечер оба мы пересмеивались и резвились. Никогда дядю Альберта не видели таким веселым. Но по-настоящему я торжествовала, правда, тайно, по дороге домой, когда отец заметил:

— Кажется, вы с дядей Альбертом отлично поладили?

В те времена, когда состоялась та памятная встреча, потомство дедушки и бабушки Причард насчитывало восемьдесят пять человек. Пятьдесят из них присутствовали на торжественной встрече — помимо пожилых уже тетушек и дядюшек, были еще двоюродные братья и сестры, молодые и постарше — второе поколение, по большей части красивые, осанистые мужчины и женщины, уже успевшие обзавестись семьями. Сейчас, спустя сто лет после высадки бабушки и дедушки Причардов на берегу залива Порт-Филипп, мы уже потеряли счет их прапраправнукам. Врачи, писатели, военные, священники, фермеры и предприниматели, все более или менее процветающие, они стали частью австралийской национальной буржуазии.