Дитя Всех святых. Перстень со львом

Удивленный Геклен обернулся, увидел мальчугана и коротко кивнул головой. Кивнул попросту, как приятелю, как сообщнику, как кивал когда-то своим сорвиголовам из Броонского леса… И тут началось столпотворение. Все разом бросились к нему, исступленно крича:

— Бертран! Эй, Бертран!

Его лошадь чуть не убили, а он сам едва не задохнулся. Франсуа и прочим рыцарям, ехавшим сзади, пришлось врезаться в толпу, чтобы вызволить своего предводителя. Люди плакали, женщины поднимали над головами детей, чтобы те могли увидеть своего спасителя. И не смолкали крики:

— Бертран! Эй, Бертран!

Вот так 28 мая 1364 года Бертран дю Геклен получил свой самый прекрасный титул. Король Иоанн сделал его предводителем ополчения, король Карл мог сделать его маршалом Франции и даже коннетаблем, но он все равно будет выше этого: он навсегда останется Бертраном! Ибо не государи жалуют подлинную славу, а народ. Кто помнит во Франции имя коннетабля де Фьенна или маршала д'Одрема? Зато имя Бертрана скоро станет известно даже в самой убогой хижине, а если он продолжит свои подвиги, то это имя пройдет и сквозь века, передаваемое от дедов ко внукам…

Кроме проезда через город, не было больше предусмотрено никаких торжеств: Геклен и его люди отбыли в тот же день, а король Карл направился во дворец — держать совет со своими приближенными. Новое правление не походило на предыдущее: время турниров и рыцарских орденов осталось в прошлом, настала пора действий и трудов.

Франсуа вернулся в Вивре в середине сентября, после того как сопроводил дю Геклена к Котантену, последнему оплоту Карла Злого. Под началом Геклена Франсуа участвовал во взятии Карантана и Валони. Потом вместе с ним перебрался в Бретань.

Война между партиями Блуа и Монфора возобновилась. Конечно, дю Геклен должен был сражаться за короля и за Францию, но у него был также долг защищать своего сюзерена. Карл Блуаский затребовал своего вассала у Карла V, как только была завершена Котантенская кампания. Дю Геклен перешел Куэнон[49] с бретонцами из своего войска. Когда они проходили поблизости от Вивре, Франсуа воспользовался этим, чтобы повидать своих.

Никогда еще не возвращался он таким веселым, таким торжествующим. Франсуа нашел Ариетту еще более прекрасной, чем когда бы то ни было; Луи в свои девять с половиной месяцев тоже был великолепен, хоть и странно спокоен. Что касается Изабеллы, приближавшейся к своему трехлетию, то в замке только ее и было слышно, такая она была шумная и подвижная.

В этот раз Франсуа поведал своей жене обо всем, что пережил: о схватке у фермы близ Лэгля, о взятии Манта и Мёлана, о победе при Кошреле, о триумфальном въезде в Париж… Франсуа был счастлив, рассказывая все это. Он говорил о войне, какой не знали ни его отец, ни дядя, о войне ясной, блестящей, победной! Они избавили Иль-де-Франс и Нормандию от «рот», они побили коварного наваррского короля, пытавшегося, опираясь на англичан, завладеть французским престолом, а теперь вернут Жанне де Пентьевр и ее мужу герцогство Бретонское, принадлежащее им по праву…

Ариетта спросила у Франсуа, надолго ли он приехал. Он ответил, что уедет завтра же утром. И тут Изабелла, жадно слушавшая его рассказ, воскликнула:

— Расскажите еще, отец!

— Но я уже все рассказал…

— Нет. Расскажите, как вы бьетесь! Как сражаетесь своим оружием! Как убиваете врагов!

Сначала Франсуа отказывался, но Изабелла так настаивала, что пришлось уступить. Он описал освобождение фермы, по возможности смягчив детали. Ребенок хлопал в ладоши. Франсуа испытал странное чувство. Он всегда воображал себе, как рассказывает о своих подвигах сыну, однако слушает его сейчас дочь, а будущий рыцарь де Вивре оказался похож на советника короля Англии… Когда Франсуа завершил свой рассказ, Изабелла спросила его:

— А меня вы завтра возьмете с собой на войну?

И, услышав отрицательный ответ, залилась слезами.

Франсуа уехал на следующий день, сопровождаемый через весь лабиринт заплаканной Изабеллой и Ариеттой, скрывающей под улыбкой свою тревогу. Он обещал скоро вернуться. С Гекленом дело не затянется…

Франсуа и Оруженосец торопились, чтобы поскорее присоединиться к армии, которая должна была прибыть в Ренн. В тот день они биться не собирались, однако сразу же по выезде из леса Вивре столкнулись с каким-то рыцарем в сопровождении оруженосца. Франсуа спросил:

— Вы за Блуа или за Монфора?

Рыцарь ответил с сильным английским акцентом:

— Я за единственного герцога — Жана де Монфора!

Франсуа опустил свое забрало, незнакомец сделал то же самое, и бой начался. Оба рыцаря помчались друг на друга; схватились и их оруженосцы. Англичанин был дороден и медлителен. Франсуа легко отбил удар его меча. Он мог ударить в свою очередь, но передумал. Почему бы не взять этого англичанина в плен? Тогда бы все снова стало на свои места. Франсуа взмахнул своим цепом и сумел ловко закрутить цепь вокруг меча. Потом дернул. Его противник остался без оружия.

В тот же миг галопом подоспел Оруженосец, прикончивший своего противника. Рыцарь закричал:

— Прошу пощады!