Дитя злосчастия

Одно только свойство характера её немного расстраивало, это была необыкновенно величавая гордость или же гордое величие, обыкновенно присущие особам королевской крови. Она старалась держаться от людей в отдалении и ни с кем коротко не сходилась, за исключением меня, которому она стремилась особо угождать и нравиться, считая меня спасителем и благодетелем.

Опять же она почитала меня как заботливого и нежного отца и стремилась отдарить теми же чувствами. Доверчивость её ко мне была беспредельной, и я порой старался отстраниться от её объятий и безотчетных касаний, боясь подпасть полностью под власть её очарования.

12.

Так мы прожили в покое и довольстве три недели, которые могли показаться тремя годами, если бы не постоянные угрызения размышлений, которые со мной родились и со мною уйдут в могилу. Однако приятность во всех отношениях превалировала: нежные удовольствия, приятные упражнения обыденных занятий занимали минуты и часы. Бесконечно благодарил я случай подаривший мне обворожительную и чувствительную Лару, почитая чуть ли не ангелом небесным, посланным единственно для увеселения мой старости, наслаждался возможностью сотворить добро дитяти злосчастия, каковым она, в сущности, являлась, одно её присутствие утешало меня в превратностях судьбы.

Таковое течение времени не может не прерваться самым грубым образом, и вот однажды в доме раздалась трель электрического звонка, и выйдя на зов, увидал я у калитки двух незнакомцев, пожелавших говорить как со мною, так и с моей воспитанницей, которую они назвали княжной Нарышкиной.

Я препроводил их в гостиную, подал им чай и растворимый кофе на выбор, отойдя переодеться и разбудить Ларису, которая имела обыкновение не просыпаться с зарей. Ей на всю жизнь хватило тех ранних рассветов, которые едва не стоили жизни.

Несколько минут я терялся в догадках. Что им нужно от Ларисы? Как они узнали об её убежище? Неужели они отберут у меня сие сокровище?

Я не знал, что предпринять конкретно, но собрал волю в кулак и решил выйти к посетителям как ни в чем ни бывало. Отменив фрак или смокинг, я вышел к непрошеным гостям в махровом халате.

Один из незнакомцев прихлебывал чай из блюдечка, второй цедил кофе, уже засмолив сигарету.

Я без околичностей вопросил: "Могу ли я узнать, любезные судари, причину, побудившую вас посетить мое скромное жилище? Если я могу удовлетворить ваше любопытство, я с удовольствием исполню ваше желание".

Незнакомец, куривший сигарету, ответствовал: "Имеете ли вы дочь?"

Имею, государь мой!

Присутствует ли она дома?

Естественно. Вскоре вы увидите её. А можно ли полюбопытствовать, какую нужду до неё вы имеете?

Я имею ордер на ваш арест и на обыск.

Я могу на него взглянуть?

Пожалуйста.

И незнакомец, достав из внутреннего кармана бумагу, небрежно протянул мне документ. Действительно, на гербовой бумаге значились обе наши фамилии, имена и отчества, причем я только сейчас узнал, что Лариса по отцу Алексеевна. Когда я перевел взгляд на незнакомца, он был исполнен презрения, негодования и равнодушия к новому удару судьбы.

Внутренне я был готов вскричать, возопить, выказать несогласие с ордером, но одумался, ибо доставлять ещё и это удовольствие тупым исполнителям безжалостного и несправедливого решения было бы явно чересчур.

И кто это невидимый и отвратительно прилипчивый враг, почему он стремится добить меня? Уже пропал мой сын, вдалеке скрывается дочь, от которой я тоже не получаю весточки, возможно, что и супруга моя стала жертвой супостата. Мало того, что у меня осталась только тень свободы, он хочет лишить меня последнего, что ещё имею - доброго имени, а, следовательно, и жизни.

Но что сделала ему невинная девочка, которую он хочет погубить вместе со мной? Я уже решил было открыть незнакомцам истину, что Лара не является моей дочерью, что она просто случайная жертва гонения, адресованного мне одному, но снова удержался, властно сдержал свои чувства. Я сказал самому себе: "Что ж, такова, видно, воля Господня. Бедная девочка была обречена со дня рождения. Спасая дитя от преждевременной кончины, я только ускорил приближение гибели Лары непосредственно от рук гонителей. Но я не выдам своей тревоги за нее, пусть тайна наших отношений умрет вместе с нами".

13.

Наверное, приставы даже не подозревали о моих размышлениях. Они, видимо, решили, что предъявление ордера парализовало меня, отняло волю к сопротивлению, и ничуть не удивились, когда я попросил дать дочери время на сборы и увезти нас уже с наступлением ночи. Предъявитель ордера, очевидно старший по положению, ответил молчаливым кивком, что означало согласие.

Тогда я пошел к Ларисе. Узнав от меня о новой беде, она не проронила ни слезинки и немедленно стала собирать вещи в дорогу. Лицо её по-прежнему светилось неземной радостью и спокойствием.