Фрау фон Ведемайер смущал не только возраст Бонхёффера, но и его работа на абвер. Скорее всего она знала и о его участии в заговоре. Что бы он ни делал, это было таинственно и опасно, и казалось эгоистичным с его стороны вовлекать восемнадцатилетнюю девушку в отношения с мужчиной, чье будущее было столь ненадежным. На каждом шагу его подстерегал арест, если не что-то похуже, а гибель мужа и сына лишь усиливали страх фрау фон Ведемайер перед новой катастрофой. В итоге она согласилась на помолвку, однако настояла, чтобы ее на какое-то время сохраняли в тайне. В феврале Дитрих поставил в известность родителей, но за исключением старших Бонхёфферов и Бетге больше никого в этот секрет не посвящал.
Старшая сестра Марии, Рут-Алис фон Бисмарк, и ее муж тоже тревожились из-за характера деятельности Бонхёффера и возмущались «эгоистичностью» его ухаживания. Неужели он не понимает, какой удар нанесет юной возлюбленной, если будет арестован, попадет в тюрьму, погибнет? Не пристойнее ли было бы с его стороны подождать, как ждали многие в эти бурные времена?556 Операция 7 уже вывела гестапо на след Бонхёффера.
Хотя в целом план вывезти из страны горсточку евреев был успешно осуществлен, однако одна деталь этого сложного плана привлекла внимание сыщиков: пражский таможенный офицер предотвратил попытку вывезти твердую валюту, и эта ниточка привела к Вильгельму Шмидхуберу. Шмидхубер, работавший в абвере, навещал Бонхёффера в Эттале в декабре 1940 года. Гестаповцы тут же разыскали этого человека и предъявили ему обвинение в контрабанде валюты – серьезное преступление по законам военного времени, даже если это осуществлялось по линии абвера. Шмидхубер указал на друга Бонхёффера в католических кругах, Йозефа Мюллера. Эти события не могли не встревожить заговорщиков, особенно когда Шмидхубера перевели в печально знаменитую гестаповскую тюрьму на Принц-Альбертплатц в Берлине. Там он дал показания против Донаньи, Остера и Бонхёффера. С этого момента участники Сопротивления вели гонку со временем: требовалось организовать покушение на Гитлера прежде, чем гестапо примет меры и разгромит издавна ненавистный ему абвер.
«Вина и свобода»
Бонхёффер знал, что его могут арестовать и даже убить, но давно примирился с этой мыслью. И ему не казалось неправильным торопиться со свадьбой даже в подобных обстоятельствах. В письмах Зейделю и Суцу он объясняет это как акт веры в Бога: действовать свободно, а не в страхе перед будущим.
Эти мысли повлияли и на его участие в заговоре. В декабре 1942 года Бонхёффер говорил со своим коллегой по Церкви Оскаром Хаммельсбеком:
Бонхёффер доверился мне: он активно и ответственно вовлечен в немецкое сопротивление Гитлеру и действует на основании морального убеждения, что «структура ответственного деяния включает готовность принять и вину, и свободу» («Этика»). Если кто-то пытается уйти от вины, таким образом человек отрезает себя от реальности человеческого существования и, что важнее, отрезает себя от искупительной тайны Христа, понесшего вину без греха, и не имеет доли в божественном оправдании, которое заключено в этом событии («Этика»)557.
Бонхёффер считал греховным оставаться в бездействии из страха перед «виной». Господь хочет, чтобы его возлюбленные чада поступали хорошо и правильно с чувством радости и свободы, а не из страха допустить ошибку. Жить в страхе и вине принуждает та «религия» в дурном смысле слова, о которой Бонхёффер так часто выступал и проповедовал. Он знал, что свободный поступок неизбежно влечет за собой риск ошибки и вины, более того, человек, выбравший такой образ жизни, не может избежать вины, но полная, ответственная жизнь иначе невозможна.
Ученик Бонхёффера Вольф-Дитер Циммерман запомнил необычный вечер в ноябре 1942 года. Он с супругой принимал Бонхёффера в своем маленьком доме под Берлином. Присутствовал и Вернер фон Хэфтен, младший брат Ханса-Бернда фон Хэфтена, который двадцатью годами ранее учился с Дитрихом в одном классе по подготовке к конфирмации в Грюневальде. В Копенгагене, по пути в Фано, Бонхёффер повидался с Хансом-Берндом, а теперь Ханс-Бернд тоже принадлежал к Сопротивлению и участвовал в Кружке Крейсау. Вернер же был теснее связан с заговором: он состоял при Штауффенберге, которому предстояло возглавить заговор 20 июля 1944 года. В доме Циммермана молодой фон Хэфтен спросил Бонхёффера, позволительно ли убить Гитлера. Циммерман впоследствии записал этот разговор.