Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха

Летом я был предоставлен сам себе и читал проповедь каждые две недели… и я рад своему успеху. Тут субъективное удовольствие, которое можно определить как самодовольство, смешивается с объективной радостью и благодарностью. Такова участь всех религий: субъективное смешивается с объективным, самодовольство может, таким образом, быть несколько облагорожено, однако от него невозможно радикально избавиться, и богословы страдают от него вдвойне – и в то же время, разве нет причины радоваться при виде битком набитой церкви, когда на службу являются люди, годами не заглядывавшие в храм? Но, радуясь, кто осмелится проанализировать свое удовольствие, кто поручится, что в нем полностью отсутствуют семена тьмы?119

Принципиально новым опытом стала для Дитриха работа в Deutsche Hilfsverein, немецкой благотворительной организации, связанной с приходом. По утрам Бонхёффер исполнял обязанности представителя этого фонда, и это означало выйти за пределы благополучного мира Грюневальда, где он провел юность, увидеть, как живет «другая половина человечества», столкнуться с людьми, чей бизнес на чужбине рухнул, с жертвами бедности и криминала, с отчаявшимися людьми, с настоящими преступниками. В письме Карлу-Фридриху он набросал весьма выразительную картину: бродяги, бездомные, беглые преступники, иностранные наемники, укротители львов и других животных, отставшие от цирка Крона во время испанских гастролей, танцовщицы из местных кабаре, убийцы, бежавшие в Испанию из Германии, – и каждый из них делился с молодым пастором подробностями своей жизни.

...

Вчера впервые здесь побывал совершенно бесстыдный человек, он утверждал, будто священник подделал его подпись. Я накричал на него и выгнал вон… Торопливо удаляясь, он ругался и проклинал меня и сказал фразу, которую мне теперь часто приходится слышать: «Мы еще встретимся, вот только спустись в порт!»… В консульстве мне сказали, что это известный мошенник и давно уже здесь околачивается120.

Эта работа впервые открыла перед Бонхёффером трагедию бедных и изгнанных из общества. Вскоре это стало одной из ведущих тем в его жизни и учении. В письме Рёсслеру он также затрагивает этот вопрос.

...

Каждый день я ближе знакомлюсь с людьми или, по крайней мере, с обстоятельствами их жизни, а порой их рассказы позволяют заглянуть в их сердца, и вот что меня неизменно поражает: здесь я вижу людей как они есть, без маскарада «христианского мира» – людей со страстями, преступников, маленьких людей с их маленькими надеждами, маленькими заработками, маленькими грехами, все они бездомны и бесприютны и начинают оттаивать, когда говоришь с ними по-доброму. Это реальные люди, и я все сильнее убеждаюсь в том, что они состоят скорее под благодатью, чем под гневом, а вот христианский мир – более под гневом, чем под благодатью 121.

* * *