Дитте - дитя человеческое

Дитте хорошо понимала, чего стоил ему этот визит, — он ведь так тщательно избегал всех, кто был близок ему в лучшие времена. Он втоптал себя самого в грязь, чтобы помочь ей выйти из затруднения, сделал ради нее го, на что не шел даже ради столь желанной водки. Эго было необычайно благородно с его стороны!

Дитте стала ежедневно посещать швейную мастерскую и считала дни, когда наконец ей можно будет засесть дома с детьми и шить на заказ. Для этого, однако, ей не хватало самого главного — швейной машины!

— Надо тебе обратиться к подручному булочника, — советовала старуха Расмуссен. — Он дает деньги в рост, он ведь такой солидный человек.

Но Дитте по некоторым соображениям не хотелось обращаться к Лэборгу, она предпочитала иметь дело с совершенно чужими людьми.

После обеда она вышла и вернулась час спустя в большом волнении. Она побывала в магазине, где продавались швейные машины в рассрочку, с погашением долга еженедельными взносами.

— Знаете, бабушка, мне дают чудесную машину, — с восторгом заявила она. — Самую лучшую, какая нашлась в магазине. Они говорили, что могли бы продать мне и похуже, это было бы куда выгоднее, но они на это не пошли. Разве это не благородно с их стороны? Она обойдется мне в двести крон, при еженедельном взносе по четыре кроны, — через год она будет моей собственностью. Тут и проценты присчитаны, — наличными деньгами она стоит сто пятьдесят крон. Разве я не дешево сторговала?

— Конечно, если она стоит дороже, — сухо ответила старуха. Она вовсе не обрадовалась.

Уже к вечеру машину доставили. Она оказалась не совсем новой, вообще это была не та машина, которую Дитте выбирала. Но она была в порядке, хорошо шипа и — раз уже стояла на месте, то… Белошвейка приходила ее проверить, и покупку спрыснули чашкой кофе. Теперь только оставалось выплачивать еженедельно по четыре кроны, но это пустяки, была бы работа! Дитте с надеждой смотрела в будущее.

Теперь она стала работать дома, получая от белошвейки дюжинами выкроенные и сметанные воротнички, которые оставалось только сшивать. Крону в день о на уже могла зарабатывать, не запуская при этом своего домашнего хозяйства. Но, разумеется, на это просуществовать нельзя. Надо заручиться заказами непосредственно из бельевого магазина. И фрекен Йенсен обещала порекомендовать Дитте самому хозяину, как только она хорошенько научится шить.

Старуха Расмуссен ходила понурив голову, и, видимо, была чем-то удручена, стала больше держаться особняком. Как-то Дитте застала старуху в ее чуланчике всю в слезах. Оказалось, все из-за этой швейной машины!

— Теперь бедной старухе нечего больше делать на белом свете, — всхлипывала она. — А она так привязана к малышам!

— Да что вы, бабушка, что это вам вздумалось? — Дитте сама была готова заплакать. — Вам непременно придется помогать мне по хозяйству, разве я иначе справлюсь? А когда я начну работать самостоятельно, вам надо будет помогать мне и в работе — сметывать воротнички и тому подобное.

Старуха снова повеселела и стала опять приходить вместе с ребятишками, когда те забегали к ной, чтобы позвать ее к столу. А то последнее время она все сидела у себя, боясь быть в тягость.

— Эх, кабы мне выдали из попечительства пару новых башмаков. Я могла бы тогда относить и приносить тебе работу. Это сберегло бы тебе много времени.

Башмаки у старухи совсем износились.

— Надо попытаться, — сказала Дитте. — В худшем случае вы только получите отказ. Ведь не съедят же вас!

— С них все станется, — целиком сожрут! Благодари бога, что тебе не приходится иметь дело с попечительством о бедных.

— Ничего, как-нибудь, — уверяла Дитте. — Вы только настаивайте на своем праве. Они обязаны снабжать стариков обувью.

— Да, тебе хорошо разговаривать, сидя тут; не го бы запела, коснись дело тебя самой. Сперва стой в приемной навытяжку час за часом да жди, пока твои старые ноги подломятся под тобой, а там выскочит из своего кабинета этот чертов попечитель, положит на барьер свои лапищи и облает тебя прямо в лицо.

Старуха вся дрожала при одной мысли, что ей придется пойти в попечительство. Пришлось Дитте сопровождать се туда на следующее утро, а то старуха возьмет да обманет, — придет домой и скажет, что побывала. Настоящий ребенок!

Домой Расмуссен вернулась к концу дня, — пришлось ей все время простоять в приемной вместе с другими старухами, и она была совсем измучена. Дитте помогла ей снять верхнее платье и старые, насквозь промокшие башмаки, потом напоила ее горячим кофе, болтая о том о сем, чтобы подбодрить старуху.

— Ну, как сошло? — спросила она наконец.