Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

В а х а з а р (свистит, сунув два пальца в рот; толпа расступается, на бешеной скорости врываются шестеро  Г в а р д е й ц е в  во главе с  Г н у м б е н о м). Немедленно расстрелять этого шута!!! (Указывает на Флетриция.)

Г н у м б е н. Есть. Взять его. (Указывает своим людям на Флетриция.)

 

Гвардейцы тут же выволакивают литератора, тот безвольно подчиняется.

 

В а х а з а р (завершает речь). Так вот, я хочу вам дать хоть немного всего этого. И дам, даже если вам придется пройти через такие муки, по сравнению с которыми то, что происходит теперь, покажется вам истинным наслаждением.

 

Все слушают, оцепенев от страха.

 

I  Б а б а. Ну хорошо, Ваша Единственность, только что же такое это самое «все это», о котором вы толкуете, вот в чем дело. Я об этом уже где-то слышала, но так и не поняла, хотя хорошо знаю теорию Эйнштейна.

В а х а з а р (вытирая избыток пены с френча). Видишь ли, старуха, этого я и сам не знаю. Тут ни мне, ни тебе и сам Эйнштейн не поможет. Я мог бы узнать, но не хочу. Тогда я потерял бы способность действовать. (Всем.) Вам понятно? А?

 

Молчание.

 

Если бы я досконально знал, в чем тут дело, если бы все понимал так же, как эта старуха, да впрочем, и сам я тоже, понимаю Эйнштейна, я ничего для вас не мог бы сделать.

 

За сценой слышен винтовочный залп.

 

О — одним литератором меньше. Сразу воздух посвежел. Сам не люблю писать и графоманов не выношу. Собачье племя, черт бы их подрал!

С т а р ы й  Р а б о ч и й. Ну ладно, Ваша Единственность, вот вы сами сказали; пока не будет ничего кроме страданий. Я, положим, верю, что наши внуки и так далее, но мы-то — мы что будем с этого иметь?

В а х а з а р. По всей вероятности, ничего, и это вовсе не так трагично, как кажется. Мы должны выйти за рамки личного — иначе нам никогда ничего не создать. Я хочу вернуть человечеству то, что оно утратило и ценой чего оно стремится стать — если уже не стало — чем-то в точности таким же, как улей, муравейник, стая саранчи, осиное гнездо или что-нибудь еще в этом роде.

I  Б а б а. Так-то оно так, да только мы, старики, тоже хотим отдохнуть. Вы-то, Ваша Единственность, в своем время насладились жизнью, пожили в свое удовольствие. А нам — шиш. Все как было, только еще хуже.

С к а б р о з а. Это точно. Он насладился — всем чем угодно, под завязку. Уж я-то его знаю.

В а х а з а р (Скаброзе). Прошу меня не прерывать! (Бабе.) Вы что же думаете — речь о вас идет, о вас как таковых? Да ничего подобного. Кто это вам сказал? Тут речь даже не обо мне — не обо мне самом. Я мучаюсь больше всех. Радуйтесь, что вы страдаете рядом с таким человеком, как я. Не вынуждайте меня заниматься пустой болтовней, а главное — не вынуждайте думать. Ведь если бы я захотел, я бы сегодня же ночью все обдумал, а утром встал совершенно другим человеком и ничего, буквально ничего уже не мог бы сделать. Вот вы жалуетесь, что иной раз вам приходится подождать месячишко-другой, пока рассмотрят прошение. Иудеи тоже ждали Мессию, и только потому у них теперь есть Кантор, Бергсон — о, как я ненавижу этого болтуна, — Маркс, Гуссерль, Эйнштейн... Не подумайте, что я филосемит, это только факты.

I  Б а б а. Ну да, евреи ждали-ждали, да только переждали, а когда Мессия явился — кокнули его.

В а х а з а р. Баба, не испытывай мое терпение. Не ты, так внучка твоя будет счастлива.

С т а р ы й  Р а б о ч и й. Но я-то, я. Мне-то что с того?

В а х а з а р (передразнивает). Я! Я! Я! Если бы я рассуждал так же, вы были бы сейчас стадом баранов. А так вы по крайней мере чего-то ждете. (Смеется.) Вы, наверное, думаете, что за это время я уже мог бы уладить все ваши дела. Ладно! Ну! Давай бумажку — кто там крайний! (Вырывает бумагу у Старого Рабочего.)

Р ы п м а н (в тот же миг хватает его за руку и начинает считать пульс). Ваша Единственность: 175. Ни минуты больше. Конец.

 

Вбегает Визгоморд с бумагой и бутылкой вина в руке.

 

В и з г о м о р д (продираясь сквозь толпу). Эй — Дюбал! А ну, давай ко мне. Дело есть. (Бьет Вахазара кулаком по затылку.) Читай, холера, не то мослы переломаю.

 

Вахазар молча продолжает читать прошение Старого Рабочего. Рыпман сует ему градусник под френч.

 

I  Б а б а (изумленно). Надо же, как это его до сих пор никто не пристукнул!