Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

С п и к а. Ну хорошо, а что с театром? Почему вы хотите уничтожить Чистую Форму в живописи, а в театре, где она невозможна, где в нее не верит ни Баландашек, ни я, хотите ее сохранить? Почему?

Т е ф у а н (смешавшись). В театре? Разве мы хотим ее сохранить? Мы? (Овладев собой.) Это совсем иное дело. Обычная мистификация под маской Чистой Формы. Собственно, это, это... (вновь смешавшись) ...сама жизнь, деформированная жизнь. Сперва уничтожить, затем создать. Театр тоже должен быть фактором автоматизации. Через пять лет мы превратим все театры в приюты для отупелых подкидышей.

П р о т р у д а. Зачем ты отвечаешь этой комедиантке? Не оправдывайся, идиот. Так должно быть, и баста. Время уходит!

Т е ф у а н. Итак, я закругляюсь. (Спике.) Согласно приказу президента, спектакль по пьесе «Независимость треугольников» отменяется. Сегодня вы будете заняты в инфернальном фарсе дель арте без названия. Название объявят публике после спектакля. Ха! ха! ха! Кто может знать название комедии дель арте Чистой Формы до того, как она закончится? Ха! ха! ха!

Г а л л ю ц и н а (сурово). Не смейся как ребенок, старый болван. Продолжай.

Т е ф у а н (взяв себя в руки). Будет сам президент в белом мундире союза лакеев и парикмахеров. Я буду краток: все существа — то есть мы, животные и так далее — состоят из других существ. Еще один шажок в направлении механизации — и мы создадим гиперорганизм, новое сообщество, новую Единичную Сущность, а множество таковых создаст новую ассоциацию с другими, возможно, с иных планет...

А б л о п у т о (прерывает его). Да, черт знает, что может случиться. Я всегда говорил, что, собственно, ничего не известно.

Т е ф у а н. Позволь, друг. Таким образом, углубляясь в Бесконечность, мы приходим к понятию Высшего Существа, которое должно являть собой воплощение механизации, предел автоматизма, самый автоматический из всех автоматов. Это наше божество столь же реально, как мы сами — заблудшие, не автоматизированные существа. Не сущности, а скорее — их суррогаты. Вот к чему мы стремимся, и ничто нас не остановит. Это теория — а теперь практика!

 

Кланяется полковнику.

 

А б л о п у т о. А теперь обследуем твою галерею, господин Баландашек, и уничтожим в ней все признаки человеческой личности, вообще всякого индивида, который в данном случае воплощен в человека.

Б а л а н д а ш е к. Хорошо. Но зачем уничтожать? Разве нельзя пресечь дальнейшее творчество, не уничтожая того, что было?

А б л о п у т о. Нельзя, друг милый, никак невозможно. Мы должны уничтожить зародыш — вот что! Зародыш — главное! Потом удобряй чем хошь. Без зародыша ничего не вырастет — поле будет лысым как коленка, уверяю тебя. Ну, успокойся и веди нас. У тебя есть женщина, есть деньги — утешишься.

С п и к а. Может, тогда ты меня полюбишь, Каликст! Я всегда ненавидела эти новейшие выдумки наших современных художников.

Б а л а н д а ш е к (совсем одурев). Может быть. Знаешь? Я сам не знаю. Мне кажется: не будет не только моей галереи, но ни меня, ни тебя, ни наших чувств. Бог мой, Бог мой, когда ж он был, вчерашний вечер? Мне кажется, что годы пронеслись, что со вчерашнего дня до непонятного, ужасного сегодня через меня лавиной прокатился по крайней мере десяток геологических эпох.

П р а н г е р (яростно, закусив сигару). Довольно! Марш в галерею! Первая — президентша, дальше я. За мной шагом марш! Веди, знаток искусств.

 

Протруда первой направляется к левой двери. Перед ней пробегает Баландашек; пятясь и кланяясь, ведет ее к двери. За нею Прангер, Галлюцина, трое Секретарей, следом Глинтвусь, взяв под руки Тефуана и Аблопуто. Розика идет последней, перед дверью поворачивает назад и становится напротив смотрящей налево Спики. Пауза.

 

С п и к а. Вы его любите?

Р о з и к а. Кого? Соломона Прангера? Ненавижу его. Он подавляет меня своей силой, уничтожает, убивает...

С п и к а. Не притворяйся. Ты любишь моего жениха.

Р о з и к а. Мадам, я так несчастна. Не мучь меня. Я искала твоей дружбы.

С п и к а. И не подумаю дружить с шансонетками.

Р о з и к а. Мадам, не вступай со мной в борьбу. Мне придется победить. Мой муж — главный начальник в тайном правительстве. А над ним, хоть он меня и убивает, у меня есть кой-какая власть. Мне известны страшные, паучьи, психофизические, мадьярско-румынские извращения. Я дарю этому титану невыносимые наслаждения, и порой он становится мягок, как слюна младенца.

С п и к а. И теперь ты хочешь тем же опутать его? Моего любимого Баландашека? О, сколь безгранична женская подлость.

 

Падает на диван.