Джек присел на лестницу, устроился на две или три ступени выше тайника. Куклу держал на колене. Солнечный свет, цепляясь за остатки верхних этажей, окутывал их жёлтой дымкой. Вид этот будоражил чувства, так и просился на холст. Могла получиться потрясающая картина: «Молодой человек и кукла». И его манера вот так держать Новин что-то мне напоминала, но я никак не мог понять, что именно. Чёрные глаза-пуговицы куклы, казалось, смотрели на меня, смотрели самодовольно. «Я многое видела, паршивый парниша. А здесь я видела всё. Я знаю всё. И очень плохо, что я — не рисунок, которого ты можешь коснуться своей призрачной рукой, не так ли?»
Да. Именно так.
— В своё время я мог бы заставить её говорить, — нарушил долгую паузу Джек.
На лице Уайрмана отразилось удивление, но в голове у меня раздался лёгкий щелчок, как происходит, когда тебе наконец-то удаётся поймать ранее ускользавшую от тебя мысль. Теперь я знал, почему мне показалась столь знакомой его манера держать куклу.
— Увлекался чревовещанием, не так ли? — Я надеялся, что в голосе не слышится надрыва, но сердце замолотило по рёбрам. Я подозревал, что на южной оконечности Дьюма-Ки возможно многое. Даже ясным днём.
— Да. — В улыбке Джека смешивались смущение и приятные воспоминания. — В восемь лет я купил книжку о чревовещании и увлёкся им, главным образом потому, что отец покупку не одобрил. Сказал, что я попросту выбросил деньги на ветер и скоро оставлю это занятие. — Он пожал плечами, и Новин качнулась на его ноге, будто тоже хотела пожать плечами. — Больших успехов я не достиг, но в шестом классе выиграл конкурс талантов. Отец повесил медаль в своём кабинете. Для меня это многое значило.
— Да, — кивнул Уайрман. — Для мальчика это большое дело — похвала сомневающегося отца.
Джек вновь улыбнулся, уже широко, и улыбка эта, как всегда, осветила его лицо. Чуть сдвинулся, и Новин сдвинулась вместе с ним.
— Лучше не бывает. Я был застенчивым мальчиком, и чревовещание немного облегчило для меня общение с людьми. Мне стало проще говорить с ними. Я всегда мог прикинуться, что я — Мортон. Мой двойник, знаете ли. Мортон-остряк, который способен сказать что угодно кому угодно.
— Они все остряки, — кивнул я. — Думаю, так принято.
— Потом я перешёл в среднюю школу, а там чревовещание не котировалось, в сравнении, скажем, с умением кататься на скейтборде, вот я его и забросил. Даже не знаю, что случилось с книгой. Называлась она «Отдай свой голос».
Мы молчали. Дом дышал сыростью. Совсем недавно Уайрман убил атаковавшего нас аллигатора. Теперь я едва мог в это поверить, хотя в ушах ещё отдавался грохот выстрелов.
Первым нарушил тишину Уайрман:
— Я хочу услышать, как ты это делаешь. Заставь её сказать: «Buenos dias, amigos, mi nombre es Noveen,[187]
и la mesa[188] течёт».Джек рассмеялся.
— Да ладно вам.
— Нет… я серьёзно.
— Я не могу. Если какое-то время этим не заниматься, забываешь, как это делается.
По собственному опыту я знал, что он, возможно, прав. Когда речь идёт о приобретённых навыках, память похожа на дорожную развилку. По одному ответвлению — навыки, которые сродни езде на велосипеде; если ты им обучился, они остаются с тобой навсегда. Но творческие, пребывающие в постоянном изменении навыки, за которые ответственны лобные доли, нужно практиковать регулярно, чуть ли не ежедневно, и они легко забываются, а то и теряются полностью. Джек говорил, что чревовещание — один из таких навыков. И хотя у меня не было причин сомневаться в его выводе (чревовещание подразумевало создание новой личности, не говоря уже об отказе от собственного голоса), я сказал:
— Попробуй.
— Что? — Джек посмотрел на меня. Улыбающийся. В недоумении.
— Не тяни, попробуй.
— Я же сказал вам, я не могу…
— И всё равно попробуй.
— Эдгар, я понятия не имею, как будет звучать её голос, даже если мне удастся отдать ей свой.
— Да, но ты уже посадил её на колено, и кроме нас двоих тут никого нет, так что — давай.
— Ну… чёрт. — Он смахнул волосы со лба. — И что вы хотите от неё услышать?
Уайрман тихо, но не допускающим возражений тоном произнёс:
— Почему бы просто не посмотреть, что из этого выйдет?
v
Джек ещё какие-то мгновения посидел с Новин на колене, их головы освещало солнце, пылинки со ступеней и древнего напольного ковра кружили около лиц. Потом Джек взял куклу иначе — так, что пальцы легли на шею и тряпичные плечи. Голова Новин поднялась.
— Привет, малыши, — поздоровался Джек, только он старался не шевелить чуть приоткрытыми губами, так что получилось: «ривет, ыши».
Он покачал головой, заметались потревоженные пылинки.
— Подождите минутку. Это ужасно.
— Времени у тебя сколько хочешь, — заверил его я. Думаю, я произнёс эти слова ровным голосом, хотя сердце забухало сильнее. Отчасти потому, что я боялся за Джека. Если бы идея сработала, он мог оказаться в опасности.
Джек вытянул шею, помассировал адамово яблоко. Выглядел, как тенор, готовящийся к исполнению арии. «Или птичка», — подумал я. Может, один из «Колибри». Потом он сказал: «Привет, малыши». Получилось лучше, но…