Дюма

С 16 сентября по 4 октября он был в Мессине и там написал пьесу «Капитан Поль» об адмирале Поле Джонсе, герое Войны за независимость США, отчасти по мотивам романа Купера «Лоцман». Распрощался с Унгер и поехал на Сицилию. Катанья, Сиракузы, нищий остров Пантеллерия («Настоящий голод — с криками страдания, хрипами непрерывной агонии; голод втрое ускоряет старение девушек, в возрасте, когда женщина еще нравится, сицилианка уже развалина»), потом приплыл на Джиргенти и оттуда направился пешком в Палермо с проводником-бандитом: на Сицилии все были нищие или бандиты. «В странах, подобных Испании и Италии, где плохо организованное общество не дает подняться тому, кто рожден внизу… ум оборачивается бедой для человека низкого происхождения; он пытается вырваться из рамок, которыми судьба ограничила его жизнь, видит источник света, которого ему не суждено достигнуть, и, начав свой путь с надеждой, кончает его с проклятием на устах. Он восстает против общества… и сам возводит себя в ранг защитника слабых и врага сильных. Вот почему испанский и итальянский бандит окружен ореолом поэзии и народной любовью: почти всегда в основе того, что он сбился с пути, лежит какая-нибудь несправедливость». Еще в Париже композитор Беллини сказал ему, что хочет писать оперу «Паскаль Бруно» о знаменитом сицилийском бандите, нужно либретто; Дюма посетил дом Бруно, вернулся в Палермо, засел за либретто и повесть о разбойнике; услышал, что филантроп Пизани организовал психиатрическую лечебницу, где больных не держат в цепях, а занимаются с ними музыкой и чтением, побывал там, написал очерк. Где бы он ни был, он не пропускал ни одного сумасшедшего дома, ни одной тюрьмы: страдание было его главной, если не единственной, темой.

«Сперонара» доставила его в Неаполь к Иде 6 ноября, а 20-го он был арестован как проживающий по подложным документам и депортирован в Рим; между этими делами он написал маленький шедевр «Корриколо» (название дорожной повозки): «В середину садится толстый монах, образуя центр человеческой общности, влекомой корриколо, подобно круговоротам из душ людских, которые видел Данте в круге первом. На одном колене он держит какую-нибудь свеженькую кормилицу, а на другом хорошенькую крестьяночку; по обе стороны от монаха, между колесами и кузовом, располагаются мужья этих дам… наконец, под осью экипажа, между колесами, в сетке с большими ячейками, раскачивающейся из стороны в сторону и снизу вверх, копошится нечто бесформенное, которое смеется, плачет, стонет, вопит, поет, зубоскалит и которое невозможно даже различить в пыли от лошадиных копыт: это трое-четверо детей, неизвестно кому принадлежащих, неизвестно куда направляющихся, неизвестно чем живущих, оказавшихся там неизвестно как и неизвестно почему там остающихся». В Риме заинтересовался раскопками Помпей и Геркуланума, собирал материалы о Нероне и Калигуле — пригодится; съездил в тюрьму в Чивитавеккья и, наконец, попросил аудиенции у папы Григория XVI («о котором говорили: вино и женщины его Евангелие, его скипетр — топор палача»).