Дюна

— Придется действовать от имени правительства, — сказал Скайтейл. — Менее могущественные мы проглотим — во имя морали и прогресса. Наши противники задохнутся в петле собственных трудностей.

— Алия?

— Хейт — гхола многоцелевого назначения, — ответил Скайтейл. — Сестра императора в том возрасте, когда ее сможет привлечь мужчина, специально для этого созданный. Его могущественность и способности ментата не останутся без ее внимания.

— Гхола — ментат? Это рискованный ход. Мне кажется, что ментат должен иметь точные данные. — В голосе Ирулэн прозвучали нотки сомнения. — Что, если Пол спросит его об истинной цели подарка?

— Хейт скажет правду, но это не будет иметь никакого значения, — заверил ее Скайтейл.

— Значит, двери спасения открыты для Пола? — Ирулэн задала свой вопрос утвердительным тоном.

— Ментат! — фыркнула Моахим.

Скайтейл смотрел на Преподобную мать и видел дремучую наивность, скрашивающую ее реакцию. Еще со времен Бутлерианского джихада, когда «думающие машины» были стерты с лица Вселенной, компьютеры внушали ей недоверие, и человеческие компьютеры — тоже.

— Мне не нравится ваша улыбка, — сказала Моахим с внезапной откровенностью.

В тон ей Скайтейл ответил:

— А я и не собираюсь вам нравиться, но мы должны работать вместе и все это понимаем. — Он оглянулся на представителя Союза. — Как, Адрик?

— Вы преподали нам болезненный урок, — сказал тот. — Мне кажется, я не должен возражать против мнения всех других участников.

— Видите, его можно научить, — улыбнулся Скайтейл.

— Я вижу и другое, — проворчал Адрик. — Атридесу принадлежит монополия на спайс. Без него я не могу проникать в будущее, а Бене Гессерит утратит свое чувство правды. У нас, конечно, есть запасы, но они не беспредельны. Меланж — могучая сила.

— У нашей цивилизации не одна эта сила, — многозначительно сказал Скайтейл.

— Вы думаете выкрасть секрет меланжа! — взвизгнула Моахим. — С планеты, охраняемой этими безумными Свободными?!

— Свободные тоже бывают разные, — спокойно возразил ей Скайтейл. — И они не безумны. Просто их приучили не думать, а верить, а верой вполне можно манипулировать. Опасно только знание.

— Но я буду родоначальницей династии? — спросила Ирулэн.

Все уловили жалобную интонацию в ее голосе, но улыбнулся только Адрик.

— Конечно, — успокоил ее Скайтейл.

— Это будет означать конец Атридесов как правящей партии, — констатировал Адрик.

— Другие, менее одаренные оракулы, уже сделали это пророчество, — заметил Скайтейл. — Для них это «мектуб аль меллах», как говорят Свободные.

— «Написано солью», — перевела Ирулэн.

И когда она сказала это, Скайтейл понял, кого выставил против него орден Бене Гессерит — прекрасную умную женщину, которая никогда не будет принадлежать ему. «Что ж, — подумал он, — у меня будет ее копия».

Любая цивилизация должна бороться с бессознательной силой, которая может противостоять любому сознательному намерению коллектива, предать или блокировать его.

Теорема тлелаксу (не доказана).

Пол сел на край кровати и начал снимать пустынные ботинки. Они резко пахли смазкой, которая предохраняла насосы его стилсьюта. Было поздно. Он задержался на своей вечерней прогулке, чем вызвал беспокойство тех, кто его любил. Он и сам сознавал, что такие прогулки опасны, но эту опасность он мог распознать и немедленно на нее отреагировать. Что-то привлекательное было в ночных прогулках по темным улицам Арракина.

Швырнув ботинки в угол комнаты, под единственно светящийся глоуглоб, он принялся за застежки стилсьюта. Великие боги, как же он устал! Но усталость притаилась лишь в мышцах, мозг продолжал активно работать. Зрелище обыденной городской жизни вызывало в нем острую зависть. Император не мог влиться в этот безымянный поток жизни, но пройти по улицам, не привлекая ничьего внимания, — какое это преимущество! Миновать крикливую толпу нищенствующих пилигримов, слышать, как Свободный бранит лавочника: «У тебя влажные руки!»

Улыбаясь своим воспоминаниям, Пол освободился от стилсьюта.

Он стоял, обнаженный, странно не настроенный на свой привычный мир. Дюна теперь парадокс: планета в осаде, но в то же время — и центр власти. Глядя себе под ноги, на зеленый ковер, ощущая подошвами его грубый ворс, он решил, что оказаться в осаде — неизбежная прерогатива власти.

Улицы по щиколотку были полны песка, надутого ветрами из-за Защитной стены. Пешеходы поднимали удушливую пыль, забивавшую фильтры стилсьюта. Даже здесь, несмотря на мощную вентиляцию крепости, он ощущал запах пыли. Этот запах напоминал ему о пустыне.

Другое время — другие опасности.