Дюна: Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны

– «Религия есть соперничество взрослого и живущего в нем ребенка. Религия – это инкапсулированные прошлые верования: мифология, которая построена на иносказаниях, скрытых допущениях веры во вселенную, те верования, которые возвещали попытки человека найти в себе силу, все это смешивалось с мизерным просвещением. И всегда окончательной невысказанной заповедью является: «Ты не станешь вопрошать!» Но мы вопрошаем. Мы нарушаем эту заповедь походя. Работа, которой мы должны себя посвятить, заключается в освобождении воображения, чтобы затем впрячь его в чувство творчества, которое немыслимо без воображения».

Постепенно мысли Ганимы потекли ровно и упорядоченно. Она чувствовала, как трепещет ее тело, и знала, насколько хрупок этот обманчивый покой, которого она сумела достичь – туманная пелена продолжала висеть в ее мозгу.

– Леб Камай, – прошептала она. – Сердце моего врага, не стань моим сердцем.

Она вызвала в памяти лицо Фарад’на – угрюмое молодое лицо с тяжелыми надбровными дугами и упрямо сжатым твердым ртом.

Ненависть сделает меня сильной, подумала она. В ненависти я смогу избежать судьбы Алии.

Но сознание ненадежности ее положения не покидало Ганиму, и все, о чем она могла думать, – это о том, насколько похож Фарад’н на ее покойного дядю – Шаддама Четвертого.

– Вот ты где!

Справа вдоль парапета к Ганиме своей солдатской походкой приблизилась Ирулан. Повернувшись к принцессе, Ганима подумала: А это дочь Шаддама!

– Почему ты все время проводишь в уединении, избегаешь нас? – нахмурившись, спросила Ирулан, став лицом к Ганиме.

Ганима не стала говорить, что никогда не бывает одна, что охрана прекрасно знает, где она и куда направилась. Гнев Ирулан был вызван тем, что они стояли на возвышенном открытом месте и представляли собой идеальную мишень.

– Ты не носишь защитный костюм, – сказала Ганима. – Ты знаешь, что в старые времена всякого, кто оказывался вне сиетча без защитного костюма, убивали. Он терял воду, подвергая опасности все племя.

– Воду, воду! – передразнила Ганиму Ирулан. – Меня больше интересует, почему ты подвергаешь опасности себя, гуляя по крышам? Возвращайся в дом. Ты создаешь проблемы для всех нас.

– Какая здесь может быть опасность? – удивилась Ганима. – Стилгар покарал всех предателей. Кругом охранники Алии…

Ирулан посмотрела вверх, в темнеющее небо. На серо-синем небосклоне зажглись первые звезды. Она снова посмотрела на Ганиму.

– Не буду с тобой спорить. Меня прислали сказать, что Фарад’н прислал свое слово. Он принимает предложение, но по некоторым причинам хочет отложить церемонию.

– Надолго?

– Этого мы пока не знаем, ведутся переговоры. Но Дункана отослали домой.

– А что с бабушкой?

– Она пожелала остаться на Салусе на неопределенное время.

– Кто сможет ее за это осудить? – спросила Ганима.

– Это была совершенно глупая стычка с Алией!

– Не пытайся меня одурачить, Ирулан! Это была не глупая стычка, я же слышала рассказы о ней.

– Страхи Общины Сестер…

– … вполне реальны, – закончила Ганима фразу Ирулан. – Ты доставила мне сообщение. Воспользуешься ли ты теперь возможностью разубедить меня в моем намерении?

– Нет, я сдалась.

– Ты же знаешь, что мне не стоит лгать, – сказала Ганима.

– Ну, хорошо. Да, я буду пытаться разубедить тебя. Этот план безумен.

Зачем я ее так раздражаю, подумала Ирулан. Последователи Бене Гессерит не должны раздражаться ни при каких обстоятельствах.

– Я очень обеспокоена большой опасностью, которая над тобой нависла, – сказала Ирулан. Ты это знаешь. Гани, Гани, ты же дочь Пауля. Как ты можешь…

– Именно потому, что я – дочь Пауля, – ответила Ганима. – Мы, Атрейдесы, восходим к Агамемнону и знаем свою кровь. Никогда не смей об этом забывать, бездетная жена моего отца. У нас, Атрейдесов, кровавая история, и мы не остановимся перед необходимостью ее пролить.

– Кто такой Агамемнон? – вдруг спросила Ирулан.

– Ваше хваленое образование в школе Бене Гессерит говорит само за себя, – ответила Ганима. – Я все время забываю, что твой род слишком короток. Но моя память восходит к…

Она замолчала не желая нарушать хрупкий сон спящих в ее памяти предков.

– Что бы ты ни помнила, могу сказать, что твой курс очень опасен, потому что…

– Я убью его, – пообещала Ганима. – Он должен мне жизнь.

– Я не допущу этого, если смогу.