Дюна. В Нейросети

Голубые глаза Нолона, как и прежде, лучились холодным голубым светом с оттенком индиго, но мне было тепло. Его самодостаточность, его цельность, сила его разума согревали меня. Давали мне импульс. Он был прав — я уже никогда не захочу стандартных пресных отношений.

Мы стояли совсем близко друг к другу. Так близко, как тогда, когда летели связанные вниз. Где-то неподалеку раздавались голоса, звучала музыка, звонил телефон, шумела жизнь, а я замерла, не в состоянии пошевелиться. Вновь чувствуя Контакт. Как тогда, когда мы летели вниз на бешеной скорости, как тогда, когда мы зависли над вечностью, являясь связующим звеном между Небом и Землей.

Здесь, рядом с Нолоном, время остановилось. Здесь царила Тишина. Затаенная. Как водная гладь, которой мы вместе касались ладонями. Как затишье перед бурей. Как предчувствие чего-то значимого. Чего-то неизбежного. Как… Как предчувствие любви.

Осознав этот момент, я улыбнулась, вспоминая стихотворение Симонова. Не думаю, что оно подходило самодостаточному Нолону, но точно передавало мои ощущения.

Предчувствие любви страшнее

Самой любви. Любовь — как бой,

Глаз на глаз ты сошелся с нею.

Ждать нечего, она с тобой.

Предчувствие любви — как шторм,

Уже чуть-чуть влажнеют руки,

Но тишина еще, и звуки

Рояля слышны из-за штор.

А на барометре к чертям

Все вниз летит, летит давленье,

И в страхе светопреставленья

Уж поздно жаться к берегам.

Нет, хуже. Это как окоп,

Ты, сидя, ждешь свистка в атаку,

А там, за полверсты, там знака

Тот тоже ждет, чтоб пулю в лоб…

Я знала, что через секунду в нашу связку вновь ворвется жизнь — мне нужно было бежать за кулисы, готовиться к танцу, я слышала, как сквозь тишину вечности, прорывается мой телефон, но у меня еще была эта секунда. Это предчувствие любви.

Глава 31.

— Твой телефон звонит… — послышался голос Нолона, и я вынырнула на поверхность реальности.

— Да. Мне пора, — кивнула я, быстро отвечая на звонок.

— Я тебя везде ищу! — послышался голос Дэвида. — С твоими пуантами проблема. Причем с обеими парами. В которых ты репетировала и которые подготовила на выступление.

От этих слов я похолодела. Пуанты для балерины — это не просто обувь, а ее основной инструмент, который необходимо налаживать и подгонять под стопу, порой, не один день. Здесь не только нужно было пришить ленточки и обработать “пятак”, но и проделать массу дополнительных ухищрений, чтобы обувь была продолжением ноги, чтобы она помогала танцевать, а не наоборот, мешала и отвлекала.

Пуанты для выступления я готовила специально — они идеально сидели на ноге, стакан облегал ступню, как влитой, и спасибо силиконовому вкладышу и всевозможным пластырям, пальцы ног и косточка быстро привыкли к американским пластиковым “Гейнорам” после русских “Гришко” и не очень пострадали.

— Какая проблема? — тихо спросила я.

— В них танцевать ты уже не сможешь… — произнес Дэвид, и я похолодела.

Учитывая, что мои пуанты были в сумке, я не знала что произошло, но эти слова сработали как триггер. Меня откинуло назад, в мое прошлое, в балетную академию, где мои пуанты не раз портили — то подрезая резинки, то забивая их битым стеклом.

— Что случилось? — послышался голос Нолона, и я посмотрела на него.

Мне совсем не хотелось загружать его своими проблемами из прошлого и неприятностями настоящего, и я постаралась придать лицу непринужденное выражение.

— Пустяки, — махнула я рукой и с улыбкой добавила. — Мне и правда пора.

Быстро отвернувшись, чтобы Нолон не считал моего состояния, я рванула в зал с нарисованной улыбкой на лице, и, оставляя позади Нолона, старалась не оборачиваться, чтобы он не считал страх в моих глазах.

Пока на сцене продолжался аукцион, я маневрировала между столиками к кулисам, и на ходу пыталась сообразить, насколько велик ущерб и что, собственно, произошло.

Влетев в гримерку-примерочную, первое, что я услышала, это голос Дэвида, стоявшего ко мне спиной. Он не просто ругался, он матерился так, что мои уши начали сворачиваться в трубочку.

Быстро подходя к Куперу, я бросила взгляд на стоящую у стены сумку, в которую были сложены все мои балетные вещи и атрибуты, и нахмурилась. Она вся была испачкана в краске.

— Что происходит? — ничего не понимая, выпалила я, а Дэвид резко повернулся ко мне, и мои ладони похолодели.

Пальцы дизайнера сжимали мои пуанты, по которым растекались темные хаотичные кляксы. Дэвид был прав — о том, чтобы встать сегодня на них, не было и речи.

— Подождите… у меня же в сумке есть еще одна пара… рабочая… — спохватилась я. Это было профессиональным. На один танец, конечно же, мне бы хватило и одной пары, но все же “запаска” должна была быть с собой. Пусть она и была немного разношенной, но ее вполне можно было замазать гримом и использовать. И прежде чем Дэвид успел что-либо сказать, я резко дернула сумку на себя.

Пальцы тут же погрузились во что-то мокрое и немного липкое, и я, еще не видя содержимого, поняла, что испачкали не только пуанты, лежавшие сверху в сумке — испортили все содержимое целиком, опрокинув туда не одну банку со специальной краской для цветов, которую Дэвид использовал для костюмов.