Дюна. В Нейросети

После разразившегося ненастья наступает благоденствие. Жизнь бьет ключом. Торжество природы. Принятие своего чувства. Я рисую в пространстве арабеск и оставляю его на полотне своей жизни. Яркий, теплый, как поцелуй солнца.

В сочные краски осени вплетается гений Вивальди, барокко клавесина переплетается с современным ритмом клавишных. Как лучи солнца, которым я подставляю лицо. Как когда-то грелась в холодном космосе Коула.

Я кружу в тур пике вихрем золотого листопада к краю подиума. Там, в зале, есть зритель, важный для меня. Я наклоняюсь глубоко вперед, выстраивая безупречную линию в арабеск пуанше. Рука удлинена. Кисть оформлена. Глаза открыты. Нога прямая, вывернута в шпагате. Идеальная птичка. Совершенный баланс. Движения отточены до автомата. Секундная пауза, позволяющая посмотреть в зал. Ловлю внимательный спокойный взгляд Нолона. Хочу увидеть, понимает ли он мой танец. Да. Понимает. Принимает ли он во мне прошлое? Да. Принимает.

Улыбка. И боль уходит на второй план. Я взмахиваю рукой. Кружу в сотеню к основанию сцены, на ходу сбрасывая с себя еще одну юбку. Еще один этап своей жизни. Принимая еще одно время года.

Секунда на передышку. Но только секунда. Потому что жизнь продолжается. Жизнь не стоит на месте. Одно состояние переходит в другое. Так чередуются времена года — от лета к осени, от осени — к зиме. Так один жизненный этап перетекает в другой.

В мгновение золотые краски теплого солнца сменяет холодная синь ночи, и, пока я разворачиваюсь к залу лицом, успеваю замерзнуть. От острого холода, от ледяной стужи. Авария. Смерть Джу. Скорбь. Страх за Коула. Помощь Нолона. Его голос “мы уезжаем в Пало-Альто”.

Лепестки ядовитого синего аконита и светло-голубой ипомеи, встроченные в юбку, только добавляют тревогу. Помогают передать верный штрих на полотне моих эмоций.

Мои движения становятся все резче. Все отрывистее. Как порывы ледяного ветра. Гран батман. Острый носок летит вверх. Я кружу в этой зимней мгле резкой снежной бурей. И сердце замерзает вместе с музыкой.

Моя оборванная на полуслове любовь. Как вырванный из земли нераспустившийся цветок. Как прерванная на полуноте мелодия.

Рассчитываю траекторию и… прыгаю в гран жете на максимально возможную высоту. Нога энергично отбрасывается назад. Параллельная прямая. Ровные бедра. Идеальный шпагат. Удлиненная шея. Плечи вниз и назад.

Я рисую очередной штрих на картине своей жизни. Синий, как зимняя ночь. Острый, как осколок льда.

И опять резкий прыжок, параллельно земле. И кажется, что я тоже зависла в этих холодных полутонах между прошлым и будущим. В неизвестности.

Синий луч света направлен только на меня, погружая в темноту весь зал. Я лечу в этом разряженном пространстве, потеряв вектор.

Моя нога опускается на краю подиума. Как и моя жизнь после Гонконга. Непонятная. Неразборчивая, как милион снежинок, кружащих вихрем хаоса. Впереди темнота.

Я зависаю на мгновенье в экарте, вытягивая руку вперед. Зависаю над этой черной пропастью неизвестности, и в моих глазах страх и растерянность.

Но жизнь продолжается. Звонок Лин. Враг побежден. Путь свободен. Я свободна.

И я отмираю — лечу, подхваченная крыльями синей вьюги, ликуя от победы и плача от боли, что моя любовь так и осталась недосказанной.

Счастье и горечь. Улыбка и слезы. Легкость и тяжесть. В этом снежном хаотичном вихре таких противоречивых, но понятных эмоций я срываю сине-голубую, пропитанную ядовитым аконитом юбку, как еще один этап своей жизни. Как еще один урок.

И замираю в арабеске. Вместе с музыкой. Вместе с моей оборванной на полуслове любовью.

Я вновь снимаю сценическую маску. Кривлюсь от боли. Душевной и физической. По щекам текут слезы. Моя душа, задетая воспоминаниями, плачет. Но это хорошие слезы. Слезы катарсиса. Это хорошая боль — она укрепляет мою решительность. Мои силы. Мою веру в себя.

Мгновение, и музыка зажурчала, заюлилась оттаявшим ручьем, защебетала в высоком регистре, копируя пение птиц.

Весна. Еще одно время года. Рассвет после холодной зимы. Возрождение. Новое начало.

И я, превозмогая боль, становлюсь на пуанты. В таком положении я пробуду долго. Начинается самое сложное. Эту партию я взяла у Сильфиды. Вся весна танцуется на пальцах. Чтобы передать воздушность образа. Но я улыбаюсь — какая разница, я уже все равно не чувствую ступней. Раны будем зализывать позже.

Я взмываю в небо птицей. Леким пером. Нежно-фиолетовыми лепестками крокуса — первыми вестниками весны — и розовой чайной розы.

Передаю движение души — души, ставшей зримой. Принявшей материальную оболочку. Я скольжу по сцене, попирая законы притяжения.

Движение льется. Словно я его только что придумала. Движения мягкие, как ручей, и летучие, как воздух. В этом особенность моей природной пластики.

Мои пуанты не слышны. И это еще один плюс легким “Гейнорам”.

Калейдоскоп нежности и грации, переливающийся и вплетающийся в струны Вивальди. И я вновь рисую телом очередные штрихи на картине своей жизни. Теперь они порхают крыльями бабочки. Легкие и воздушные.