Дюна. В Нейросети

Это была не просто волна, и даже не девятый вал, а цунами. Следующий час я плохо помнила и не контролировала ситуацию. Кира с Ларри и Дэвидом держали меня в плотном кольце, знакомя и представляя всему кремниевому бомонду от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско. И не нужно было быть гением, чтобы понять — Кира на гребне моей сиюминутной популярности пиарила новое агентство, и я активно помогала ей “набрать очки” для новой компании, сотрудником которой являлась.

— Вы балерина русского театра? — задавала мне вопрос очередной журналист, пока меня снимала видеокамера на фоне пресс-волла.

— Нет. Я уже не танцую, — наклонившись к микрофону, отвечала я.

— Ваше выступление очень талантливо!

— Дэвид Купер, Руби Шнайдер, Фил Крес, и многие другие принимали участие в оформлении моего выступления, — улыбалась я и тянула Дэвида с Руби на передний план. — Уже не говоря об организаторе этого вечера Кире Вайс! — указывала я на свою начальницу, стоявшую неподалеку.

То я фотографировалась за столом с очередными “сильными мира сего” для светских новостей, то давала интервью на фоне пресс-волла очередным местным СМИ, то становилась в кадр вместе с Кирой, рекламируя ее новое агентство, и ощущала в полной мере, что известность, пусть и сиюминутная, была тяжелой работой, а не приятным времяпрепровождением.

— Ваш английский безупречен, — говорила жена губернатора, которая, к большому сожалению Киры, прибыла одна, без мужа. — У вас практически не чувствуется акцента.

— Благодарю, — улыбалась я. — Мой преподаватель по английскому был бы польщен, — я старалась быть объективной и очень аккуратно принимать похвалы в свою честь.

— Где вы учились?

— Я закончила Санкт-Петербургский государственный университет. Французская филология.

— О, да вы знаток французского! — воскликала она, переходила на французский, и мы начинали обсуждать историю и культуру времен Марии-Антуанетты, Робеспьера и всего того смутного спорного времени, так горячо любимого губернаторшей.

Мне вручали визитки, забрасывали вопросами, приглашали на какие-то мероприятия, и порой мне казалось, что я уже теряю нить реальности.

Я продолжала говорить, улыбаться, позировать на камеру, давать интервью, но ни на секунду не забывала о Нолоне. Я искала его взглядом в этом калейдоскопе лиц и, когда видела знакомый силуэт и голубые неземные глаза, просвечивающие через яркие вспышки фотокамер, улыбалась. Он тоже принимал участие в моей истории — он помогал держать мой баланс.

Мелькали лица и рукопожатия, в ушах шумело, глаза резало от вспышек фотокамер, скулы сводило от улыбки, а я, уже понимая, что контролировать этот поток не имеет смысла, отдалась этой волне, пытаясь балансировать на ее гребне.

— Сколько оборотов вы крутили?

— 32, - отвечала я, держа осанку.

— Очень сложный пассаж. Я знаю, что он удается не всем балеринам!

— Мой преподаватель называл это врожденной способностью держать баланс. По большому счету, в этом нет моей заслуги. Таковой меня сделала природа, — улыбалась я.

— И у вас даже не кружилась голова?

— Кружилась. Но главное — найти правильную точку…

Несмотря на весь ажиотаж вокруг моей персоны, я не нуждалась в этой сиюминутной популярности. Я лишь помогала Кире и компании, в которой работала.

Сейчас мне хотелось остаться с Нолоном в тишине и сказать ему “спасибо”. За то, что он правильно понял мой танец, за то, что принимал меня со всеми моими сложностями после Коула, за то, что держал мое равновесие, когда я крутила фуэте.

Он это понимал. Когда к нам подходили очередные желающие поближе познакомиться с русской балериной, Андерсон был серьезен, и его взгляд говорил “Так надо, Дюна”, а когда мне делали откровенные комплименты, к которым я не была готова, Нолон улыбался и его взгляд говорил “принимай с достоинством”. Его улыбка казалась немного снисходительной, но она была настолько гармонична, что воспринималась мной, как должное.

Звучала музыка, Дэвид и девушки в цветочных нарядах получали свою порцию заслуженной славы, а меня продолжало кружить в этом водовороте новых лиц и знакомств.

— Пол Барнс, — протягивал мне руку высокий молодой мужчина, который был одним из топ-менеджеров крупной IT-компании. — У такой очаровательной девушки-цветка есть бойфренд?

Я улыбалась, вновь смотрела на Андерсона, и сейчас в моих глазах плескалась “угроза”.

“Может сказать, что я птица вольная и свободна для отношений?” — спрашивал мой взгляд.

Но Нолон на то и был Нолоном. Уникальным. Уверенным в себе. Самодостаточным. Он стоял, прислонившись к стене, и, засунув руки в карманы, улыбался.

“Да. Красив, умен, занимает положение в обществе… ” — говорил его оценивающий взгляд, и я улыбалась, ловя его ответ.

Было в этом нашем разговоре взглядами, в этом умалчивании о наших отношениях, в этом моем “предчувствии любви” что-то совершенно интимное. Волнующее. Запретное. Сакральное. Сродни сексу.

Как тайна, которая известна только нам двоим. Как табу. Как очерченный на полу магический круг, предназначенный только для нас двоих.