Дюна

Теперь он оказался в общем зале, куда его отряд привели адъютанты Туека. Длинный очень узкий зал вырезали в скале, ее гладкая поверхность свидетельствовала, что для этого пользовались лучевыми резаками. Потолок круто уходил вверх, следуя естественному изгибу скалы, чтобы обеспечить внутреннюю конвекцию. Вдоль стен стояли шкафы и стеллажи с оружием.

С оттенком гордости Холлек заметил, что его люди, — все, кто мог, — стояли, не ища себе отдыха в усталости и поражении. Медики контрабандистов сновали среди них, помогая раненым. Рядом были собраны лежаки. Около каждого раненого — сопровождающий из Атридесов.

«Обычай Атридесов «Заботимся о своих!» нерушим в них, крепок словно скала», — подумал Холлек.

Один из его лейтенантов шагнул вперед, доставая девятиструнный бализет из чехла. Четко отсалютовав, он сказал:

— Сир, врачи говорят, что Маттаи безнадежен. Здесь нет банков костей и органов; простой фельдшерский пункт. Они говорят, Маттаи не протянет долго, и у него к вам просьба.

— Чего он хочет?

Лейтенант подал ему бализет:

— Раненый хочет, чтобы вы песней облегчили его отход. Он говорит, вы ее знаете, он часто просил ее спеть, — лейтенант судорожно глотнул, — она называется «Моя женщина», сир. Если…

— Я знаю, — Холлек взял бализет, выдернул медиатор из струн. Взяв мягкий аккорд, он почувствовал, что кто-то уже настроил инструмент. Глаза его защипало, но он постарался забыть обо всем, и, подбирая мелодию, шагнул вперед, растянув губы в улыбке.

Над носилками склонились несколько его людей и врач из контрабандистов. Один тихо запел, с легкостью подбирая давно знакомый мотив:

Ты стоишь у окна,
Волосы ниспадают на плечи,—
Вся ты — золотое солнце и ветер…
Руки… белые руки,
Обнимите меня!
Твои руки, белые руки,
Вы мои, вы ждете меня.

Певец замолк, протянул перевязанную руку и закрыл глаза человеку на носилках.

Взяв последний тихий аккорд, Холлек подумал: «Теперь нас осталось семьдесят три».

***

Семейную жизнь императорских ясель многим трудно понять, но я попытаюсь кое-что объяснить вам. Мне кажется, что у моего отца был только один настоящий друг, граф Хасимир Фенринг, генетический евнух, один из самых страшных бойцов Империи. Граф, уродливый щеголь, однажды привел к отцу новую рабыню-наложницу, и мать отправила меня проследить за всем происходящим. Все мы шпионили за отцом в целях самосохранения. Конечно, ни одна из рабынь-наложниц, разрешенных отцу по соглашению Бинэ Гессерит и Гильдии, не могла родить наследника, но кто-то интриговал постоянно, однообразие замыслов угнетало. Мы — моя мать, я и сестры — научились искусно избегать тончайших орудий убийства. И ужасно даже подумать такое, но я вовсе не уверена, что отец не принимал участия в некоторых покушениях. Императорская семья отличается от обычных. Новая рабыня-наложница была рыжеволоса, как мой отец, гибка и изящна. У нее были мускулы балерины, а подготовка, вне сомнения, включала обольщение на уровне нейронов. Мой отец долго смотрел, пока она позировала ему без одежды. Наконец он сказал: «Она слишком прекрасна. Лучше сбережем ее в качестве подарка». Вы даже не представляете, какой ужас вызвало это самоограничение в императорских яслях. Коварство и самообладание, в конце концов, представляли наиболее смертельную угрозу для нас.

Принцесса Ирулан. «В доме моего отца»

Поздним вечером Пол вылез из конденспалатки. Расщелина, в которую он втиснул их крошечный лагерь, погрузилась в глубокую тень. Он глянул через пески на дальний утес, размышляя, будить ли мать, еще спавшую в палатке.