Дюна

Кайнс повалился на песок, во вдавленную им же самим яму. Горячий песок где-то далеко-далеко жег его левую щеку.

— Среда Арракиса обусловлена эволюцией местных жизненных форм, — заговорил вновь отец. — Не странно ли, что почти никто не отрывался от специи, чтобы заметить: на планете существует почти идеальный баланс кислорода, азота и углекислоты, и это без крупных участков растительности. Надо проследить энергетику планеты… безжалостный процесс, но, тем не менее, это процесс. В нем оказался разрыв? Его не может быть — значит, его занимает нечто. Наука и создается из множества фактов, которые кажутся очевидными, когда их объяснили. Я был уверен, что малый делатель существует там, в глубине под песками, задолго до того, как увидел его.

— Пожалуйста, отец, прекрати эту лекцию, — шепнул Кайнс.

Рядом с его простертой рукой на песок опустился коршун. Кайнс видел, как он сложил крылья, боком глянул на него. Из оставшихся сил он хрипло застонал… Птица отпрыгнула на два шага, но не отводила от него холодного взгляда.

— До сих пор люди и плоды их трудов словно болезнь поражали кожу любой планеты, — продол жил отец, — природа компенсирует хворь — или ослабляет, или изолирует ее — и включает тогда систему в замкнутом виде.

Коршун опустил голову, расправил крылья и вновь сложил их. Все внимание его теперь было обращено к бессильной руке.

Кайнс понял, что сил у него не осталось уже и на хриплый шепот.

— Историческая система взаимного мародерства и вымогательства прекращается здесь, на Арракисе, — сказал отец. — Нельзя бесконечно красть, не учитывая потребности тех, кто придет после тебя. Физические свойства планеты вписаны в ее экономические и политические анналы. Записи эти перед нами, и наш курс очевиден.

«Неужели он так и не прекратит? — подумал Кайнс. — Лекции, лекции, лекции… вечные лекции».

Коршун на шажок подпрыгнул к простертой руке; наклонив голову, глянул одним глазом, потом другим на открытую плоть.

— Арракис, — планета монокультуры, — объявил отец, — только одной. И ее урожай обеспечивает правящему классу существование, которое правящие классы вели всегда и всюду во все времена, оставляя крохи для прокорма человекообразной массы полурабов. И наше внимание привлечено к этим массам и крохам. Они гораздо более ценны, чем это предполагалось.

— Отец, я не слушаю тебя, — прошептал Кайнс, — уходи.

А потом снова подумал: «Мои фримены, конечно же, неподалеку, они не могут помочь, но птиц видят и придут, просто чтобы убедиться, нет ли здесь влаги».

— Народ Арракиса, труженики его, узнают, что цель наша в том, чтобы по здешней земле текли воды, — провозгласил отец. — Большинство их, конечно, будут лишь полумистически представлять, как мы собираемся этого добиться. Многие, не представляющие массовых ограничений, решат даже, что мы привезем сюда воду с какой-нибудь богатой ею планеты. Пусть они думают что угодно — это безразлично, пока они верят нам.

«Еще минута — я встану и скажу ему все, что о нем думаю, — решил Кайнс, — стоит и болтает вместо того, чтобы помочь».

Птица подскочила еще на шажок к откинувшейся руке. Позади нее на пески опустились еще два коршуна.

— Религия и закон для масс должны быть едины, — сказал отец. — Акт неповиновения должен являться грехом и наказываться священством. Отсюда следует двойная выгода: объединение народа и усиление в нем повиновения и храбрости. Но полагаться мы должны не на храбрость отдельных личностей, а на храбрость населения в целом.

«Ну, куда же запропало это мое население, когда оно мне более всего необходимо?» — думал Кайнс. Собрав все силы, он сдвинул ладонь на палец, грозя коршуну. Тот отскочил к компаньонам, все чуть не взлетели.

— Наша эпоха получит ранг естественного феномена, — сказал отец. — Жизнь на планете — сложная ткань, сотканная из множества нитей. Изменения флоры и фауны в первую очередь будут определяться грубыми физическими силами, которыми мы манипулируем. Когда они установятся… впрочем, такие изменения сами станут управляющими факторами, и нам придется иметь дело и с ними. Имей в виду, кстати, что нам необходимо контролировать три процента поверхностной энергии… только три процента, чтобы система стала самовоспроизводящейся.

«Почему ты не помогаешь мне? — удивился Кайнс. — Вечно одно и то же: когда ты нужен, всегда тебя нет». Он хотел повернуть голову, глянуть на говорящего и взглядом заставить старика замолчать. Мускулы не повиновались ему.

Коршун шевельнулся. Он приблизился к ладони осторожными шажками, товарки его наблюдали, не выказывая якобы интереса. Коршун остановился лишь в шаге от его ладони.

Глубочайшая ясность переполнила ум Кайнса. Он вдруг понял, что Арракис имеет возможность, которой отец так и не увидел. И варианты развития событий затопили его голову.

— Не может быть для твоего народа несчастья ужаснее, чем быть отданным в руки героя, — сказал отец.