Дюна

— Не сомневаюсь.

Он глянул на наручные часы.

— Проследи, чтобы все часы в доме были переведены на местное арракейнское время. Я выделил техника для этого. Он скоро подойдет, — герцог отвел прядь волос со лба. — А теперь я должен вернуться на посадочное поле. Второй челнок вот-вот приземлится.

— Разве Хават не сумеет их встретить, мой господин? Ты так устал.

— Наш добрый Сафир занят еще больше, чем я. Ты знаешь, Харконнены буквально нашпиговали всю планету прощальными подарками. И тому же я должен попытаться уговорить остаться хоть кого-нибудь из опытных охотников за специей. Ты ведь знаешь, у них есть право выбора при смене файфа… а этого планетолога, которого император и Ландсраад назначили судьей перемены, не подкупишь. Он разрешает выбор. И более восьмисот пар опытных рабочих рук собираются отъехать с ближайшим челноком, а корабль Гильдии ждет.

— Господин мой… — она в нерешительности умолкла. 

— Да?

«От попыток обезопасить для нас эту планету его не следует отговаривать, — подумала она. — И я не имею права использовать на нем приемы Ордена».

— В какое время ты собираешься обедать? «Она вовсе не это собиралась сказать, — подумал он. — Ах-х, моя Джессика, если бы мы вдруг очутились вдвоем где-нибудь вдалеке от этого ужасного места… вдвоем, без тревог и забот!»

— Я пообедаю с офицерами на поле, — сказал он. — Жди меня очень поздно. И… ах, да, я пришлю за Полом машину с охраной. Я хочу, чтобы он поприсутствовал на нашем совещании по стратегическим вопросам.

Он прочистил горло, словно собираясь еще что-то сказать, потом, не произнеся ни слова, повернулся и зашагал к выходу, откуда опять доносился стук разгружаемых ящиков. Вновь прогудел его строгий и повелительный голос, таким тоном он всегда приказывал слугам в спешке:

— Леди Джессика одна в Большом зале. Немедленно присоединитесь к ней.

Хлопнула входная дверь.

Джессика обернулась, глянула на портрет отца герцога. Он принадлежал кисти знаменитого художника Албе, написавшего старого герцога еще не старым. Он был изображен в костюме матадора, через левую руку был переброшен красный плащ с капюшоном. Лицо казалось молодым, едва ли старше нынешнего Лето, — те же ястребиные черты, такой же взгляд серых глаз. Стиснув кулаки, она негодуя смотрела на портрет.

— Проклятый! Проклятый! Проклятый! — прошептала она.

— Что угодно приказать, благородная?

Прозвенел тонкий женский голос.

Джессика резко повернулась, перед ней стояла узловатая женщина в бесформенном, похожем на мешок, коричневом одеянии бонда. Женщина эта была столь же морщиниста и суха, как и все в той толпе, что приветствовала их утром по дороге от посадочного поля. Все местные жители, которых Джессика видела на этой планете, казались иссушенными, как чернослив, и истощенными голодом. Но Лето говорил, что они сильны и жизнестойки. И конечно, глаза… глубочайшая темная синева без белков… таинственные, прячущие все глаза. Джессика заставила себя не вглядываться в лицо.

Женщина отвесила короткий поклон и сказала:

— Меня зовут Шадут Мейпс, благородная. Каковы будут ваши приказы?

— Можешь обращаться ко мне «миледи», — ответила Джессика, — я не благородная по рождению. Я — обязанная, наложница герцога Лето.

Вновь то ли поклон, то ли кивок, и женщина лукаво глянула снизу вверх на Джессику:

— Значит, есть и жена?

— Нет, и не было никогда. Для герцога я… единственная подруга и мать его наследника.

Говоря эти слова, Джессика внутренне усмехнулась над гордостью, крывшейся за такими речами. «Что там говорил Блаженный Августин? — спросила она себя. — «Ум командует телом, и оно повинуется. Ум приказывает себе — и сталкивается с неповиновением». Да… теперь я сталкиваюсь все с большим сопротивлением. Сама бы я спокойно отступила».

Странный крик донесся с дороги около дома. Слова повторялись: «Суу-суу. Суук! Суу-суу-суук!» Потом: «Икхут-эй!» И снова: «Суу-суу-суук!»

— Что это? — спросила Джессика. — Я слыхала этот крик несколько раз утром, когда мы ехали по улице.

— Просто продавец воды, миледи. Вам они ни к чему. Цистерна в доме вмещает пятьдесят тысяч литров воды, и ее всегда держат полной. — Она опустила взгляд. — Знаете ли, миледи, здесь можно даже не надевать конденскостюма и остаться в живых.

Джессика колебалась, не решаясь немедленно повыспросить все нужное у женщины из Вольного народа. Но необходимость приводить дом в порядок была важнее. И все же ей стало несколько не по себе от мысли, что основной мерой благосостояния здесь является вода.

— Муж мой сказал мне, что твой титул — Шадут, — заметила Джессика, — я узнала это слово. Оно очень древнее.

— Значит, вы знаете и древние языки? — спросила Мейпс, с непонятным вниманием дожидаясь ответа.

— Языки — первая ступень в знаниях Бинэ Гессерит, — сказала Джессика. — Мне известны и Ботани Джиб, и Чакобса, и все охотничьи языки.

Мейпс кивнула:

— Легенда говорит то же самое.

Джессика удивилась сама себе: «Зачем я говорю эту чепуху? Но Бинэ Гессерит следуют обстоятельствам, и пути наши извилисты».