Дюжина межгалактических мерзавцев

Я, тем временем, оказался на полу. Не предпринимая попыток подняться, глотая воздух широко открытым ртом, я поспешно пополз прочь. Надо было срочно позвать на помощь. Теперь, когда вражеский агент проявил себя, главной задачей было – лишить его возможности и дальше убивать и по возможности взять живым. Чтобы потом допросить и узнать, что они успели предпринять в отношении центрального штаба и командования.

Я, цепляясь за стену, встал на ноги и принялся стучать во все каюты, включая капитанскую – из горла рвался слабый хрип, неспособный пробиться сквозь пластик дверей.

Вскоре в коридоре появился лемуриец, Робинзон и сам Лео Глуц. Вместе они накинулись на Сивого и скрутили его, связав кусками проводов.

Пузырь потирал ушибы и тихонько постанывал.

– Как ты? – поинтересовался я у вернерианина. Меня действительно заботило здоровье парня. Помимо того, что он спас мне жизнь, теперь это был единственный сапиенс на борту, на которого я действительно мог положиться.

– Не очень, – поделился Пузырь.

– Ну, ничего. Теперь тебе ничего не угрожает. Быстро пойдешь на поправку. Не волнуйся, парень. Ты, считай, прощение правительства себе уже заслужил.

Лео Глуц смотрел на стреноженного Сивого со злостью.

– Ничего не хочешь мне сказать?

– А чего говорить, – проворчал рангун, – хотел завалить легавого. Достал он. Ходит всюду, высматривает, выспрашивает. И меня подозревал. А мне каково?

– Тащите его ко мне в каюту, – распорядился капитан, – обернулся ко мне. – Идем, расспросишь его обо всем. Можно с пристрастием.

Когда Сивого втащили внутрь, и мы оказались наедине с капитаном я, потирая шею, спросил:

– А почему телекин не отреагировал на нападение?

– Откуда я знаю? – огрызнулся Глуц. – Этот тип себе на уме. Может, был занят или вообще – спал.

– Это нехорошо, – сказал я. – Вы же понимаете, капитан, если никто не будет поддерживать на корабле порядок…

– Думаю, он реагирует только в том случае, если опасность угрожает лично мне, – перебил Глуц. – И вообще, поменьше думай о таких вещах. Скажи-ка лучше, что ты собираешься делать с этим куском дерьма? Сразу сбросишь его в мусоропровод или хочешь сначала допросить? Слышишь ты! – выкрикнул капитан. – Лучше сразу колись во всем. Иначе отправишься в космос. И плакали тогда мои денежки, которые я у тебя выиграл.

– Конечно, его стоит допросить, – сказал я. – Мы должны узнать, что происходит в центральном штабе. Он наверняка в курсе, что затеяли его сообщники.

Глуц пнул рангуна под ребра, и он обиженно взревел.

– За что, капитан?

– Гляди-ка, – Глуц хмыкнул, – еще спрашивает. Ты зачем бородавочника убил? И потом… – Замялся он. – Как ты его убил, если все время был в кают-компании?

– Никого я не убивал! – рыкнул Сивый. – Только легавого хотел завалить. Да и то не получилось. Отпустите, а?

– Врет, – уверенно сказал я.

– Ясное дело, врет, – откликнулся Глуц. – Ну-ка, Сивый, поведай нам, что вы задумали со своими соплеменниками? Почему у нас прервалась связь с центром? Что, вообще, черт тебя побери, происходит?

– Откуда я знаю, – рангун задергался всем телом, – ничего не происходит. Да я серьезно говорю, капитан. Хотел легавого завалить. А так, я не при делах.

– Ничего, он у нас расколется, – пообещал я. – Под пытками все говорят правду.

– Ну, это без меня, – сказал Глуц. – Я, пожалуй, выйду, пообщаюсь с экипажем, а ты над ним как следует потрудись.

– Я не виноват, капитан, – заорал рангун, – честное слово, не виноват!

– Знаю, слышали, наверное, тебя заставили, – заметил я. – Говори, кто заставил, когда, что они еще от тебя хотели… – Я вынул из кармана кастет, который успел подобрать в коридоре, надел на пальцы.

– Ну, я пошел, – сказал Лео Глуц, похлопал меня одобрительно по плечу и вышел в коридор…

Первый вопль убийцы и диверсанта он мог слышать сразу после того, как за ним закрылась створка двери. Дальше я начал работать над рангуном всерьез – с особой тщательностью и жесткостью, с уголовниками иначе нельзя. Я последовательно задавал одни и те же вопросы, не забывая о том, чтобы время от времени лупить лохматого здоровяка кастетом по всем уязвимым точкам, коих на теле рангуна имелось в избытке. Вскоре он уже говорил расторопнее заправского юмориста – тараторил так, словно спешил всю биографию изложить перед тем, как отправится в мир иной. Допрос шел, как в лучшие годы, я даже получал определенное удовольствие от собственного профессионализма. Только вот беда. После нескольких часов он так и не рассказал самого главного, словно рангуний заговор в действительности не существовал. Он долго упорствовал, не желая сознаваться, что это он убил несколько сапиенсов, но после пары особенно жестких ударов в область печени, все же, сообщил, что это он расправлялся с экипажем. В этот момент я ему уже не верил. Для любого преступника, находящегося под прессом федерального правосудия, существует переломный момент, когда он уже готов взять на себя любые злодеяния, лишь бы прекратилась пытка.