Когда занимался академической наукой, всё было ясно: изучай предмет, осмысливай и пиши статьи. Но бюджет и институте поджали, жизнь дикого животного мира в чистом виде никому не нужна, если нет прикладного значения, то есть экономической выгоды. Учёных разогнали но министерствам, нечего мол, колечки птичкам на лапки вешать, изучать миграции плотоядных да травоядных, приносите конкретную финансовую пользу. А нет — ив рынок, шмотками торговать.
Станешь задумчивым, потеряешь тут чувство ориентации, если все предыдущие сорок лет псу под хвост и не совсем ясно, что делать дальше. Сидеть в чиновничьем кабинете и отчёты писать, сколько добыто дичи охотниками-любителями или бросить всё, например, жениться и начать жизнь сначала, пока не поздно.
На сей раз Зарубин не заблудился, вышел на дорогу к базе и, пока осматривался, гадая, в какой стороне оставил машину, вдруг снова увидел рыбаков. Точнее, сначала услышал шорох и пыхтение за просёлком, и только пройдя на звук, разглядел одну длинноволосую фигуру внизу и вторую, едва различимую, на дереве. Прячась за соснами, он подошёл ещё ближе и наконец-то увидел, что делают: затаскивают верёвкой мешок на высокую густую ёлку. У Зарубина даже вопроса не возникло, зачем тянут рыбу на дерево: дальневосточные охотники так приманивают медведя, когда по рекам валом идёт горбуша. Через пару недель она скатится в океан, а подвешенная в мешке протухнет и станет испускать зловоние на многие километры. Пристрастившиеся к дармовой добыче косолапые непременно унюхают и троп к приваде натопчут, дерево обдерут, а забраться взрослому слабо — садись на подходе и стреляй на выбор, пока матка с медвежатами не пришла. Эта хитрая: детёнышей загонит наверх, а те или мешок порвут, или сук, на котором висит, отгрызут.
Правда, Зарубин не слышал, что таким же образом приваживают зверя на Вологодчине. Тут чаще сеют специальные подкормочные площадки, реже вытаскивают приваду — павший скот, но, видимо, туземцы переняли опыт, если есть дармовая рыба. Только вот место выбрали не совсем удачное, близко от дороги да и от базы тоже, однако вмешиваться не стал, чтоб рыбаков не пугать. Те же повесили мешок, после чего бывший на ёлке мужик спустился, и Зарубин узнал, вернее, угадал — да это же Борута! Квадратный, низкорослый, чернобородый и могучий, как горилла, на ёлки забирался на одних руках. А второй на тучного столичного лекаря вовсе не похож; напротив, худой, прилизанный, больше напоминающий дятла.
Они осторожно, крадучись, удалились не на базу, а к речке, где лодку оставили, и только тут пришло в голову, что приманку выставили не на медведя — скорее всего, на лешего! Наверное, думают, пришедший с Вятки снежный человек рыбу любит...
Ему сразу же вспомнилась чудаковатая пара попутчиков, и что нашло — не совсем понятно, какое-то расслабление за целый день тяжёлого пути, может, даже :ш последние годы. Забывшись, где он и зачем приехал, Зарубин громко расхохотался, понимая, что это определённого рода истерика, но сдержаться уже не мог. Тихий вечер в сосновых предместьях охотничьей базы, единожды потрясённый гулким хохотом, теперь отзывался дьявольским, визгливым смехом. Но Зарубин эха не слышал, хохотал до слёз от дури, которая творилась вокруг, от глупости своего начальства, от строгой секретности своей миссии — в общем, полного, крайнего и не поддающегося лечению идиотизма, в котором теперь сам оказался И от которого никак не мог избавиться. Смеялся от всего непотребного, пыльного и ядовитого, что накопилось, ни пластовалось в душе, в том числе и страха, который можно было выбить только смехом...
Спустя несколько минут ему уже стало уже не до смеха: всё-таки заплутал, причём как всегда неожиданно и напрочь. Едва он унял последние судорожные всплески хохота, как на базе волчьим хором завыли и залаяли собаки, отчего ночной лес показался зловещим. Зарубин точно помнил, где оставил машину, но пролез весь молодой сосняк, а её нет. Первая мысль была чисто московская: эти двое рыбаков случайно наткнулись и угнали! Да ведь вроде бы по привычке на сигнализацию поставил, запищала бы, к тому же двум туземцам разобраться С электронным замком зажигания не под силу...
Несколько раз он возвращался на развилку с указателем, находил свёрток, по которому съехал в сторону, даже следы своих колёс, и шёл по ним, отмеряя примерное расстояние, но оказывался совсем в другом месте. Будто и впрямь леший водил! В какой-то миг он терял ощущение реальности, потом встряхивался и задавал себе вопрос: где я? Прислушивался к угасающим собачьим голосам и вспоминал, что заплутал и ищет свою машину.