– Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на севере России, когда еще в первый раз являлась Я тебе в Киеве: и вот здесь предел, который божественным промыслом положен тебе: живи и угождай здесь Господу Богу до конца дней твоих, и Я всегда буду с тобой, и всегда буду посещать место это и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете:
И вновь
Глава седьмая Во флигеле
Очнувшись, матушка Александра испытала то же чувство невыразимого восторга и ликования, и дневной свет показался лишь бледным подобием небесного сияния. И разве могли сравниться долетавшие до нее звуки – пенье птиц и шум деревьев с услышанным во сне голосом Богоматери Марии: он только отзвучал, но словно бы еще длился, не замолкал, наполняя душу сладостным томлением. Ноги сами понесли ее в Саров, тем более что теперь у нее была определенная цель: не только посетить укрывшуюся среди соснового краснолесья обитель, к которой она так долго стремилась, но и рассказать о своем видении старейшим, опытным и сведущим монахам, испросить у них совета и назидания.
И вот вдалеке что-то смутно забелело, зазолотилось, и вскоре стали различаться монастырские стены, шпили и купола. Саров! Стоящий на холме, омываемом Саровкой и Сатисом, он показался ей едва ли не самым величественным и прекрасным из всех монастырей, что она видела во время скитаний. Она даже остановилась, выпрямилась, откинулась назад, приложив ко лбу тыльную сторону ладони. Залюбовалась, задумалась. Что ж, если суждено ей остаться в Дивееве, то Саров будет здесь же, неподалеку, в двенадцати верстах – разве это не радость, дарованная ей Самой Пречистой.
Пожив в монастыре несколько дней, осмотревшись, она приметила тех из монахов, чей облик располагал к тому, чтобы им довериться и открыться, и попросила выслушать ее. Те не остались безучастными, сразу же откликнулись, согласились. Тогда мать Александра обстоятельно поведала им о первом сне, своих долгих странствиях по пыльным дорогам и недавнем видении Богородицы. Как и старцы в Киеве, монахи признали видение истинным. И, посовещавшись, решили, что ей следует поступить так, как указано Царицей Небесной. Но при этом поселиться не в самом Дивееве – там слишком шумно и беспокойно из-за заводских рабочих (да и земли чересполосные, принадлежащие разным помещикам), а неподалеку, в деревеньке Осиновка. Деревенька эта тихая, спокойная, и до Дивеева от нее рукой подать. А главное, там есть удобный флигель, принадлежащий госпоже Зевакиной, которая охотно к себе ее пустит, поскольку живет одна и скучает без постояльцев: чаю вечером выпить и слово вымолвить не с кем.
Так все и устроилось. Флигель, где поселилась мать Александра с дочерью, выходил окнами в сад князей Шахаевых, владельцев деревни. По утрам, до рассвета окутанный туманом или затянутый изморосью, он едва угадывался, проступал смутными очертаниями, казался темным и страшным, но стоило солнечному скосу тронуть верхушки деревьев, и сад распахивался, оживал. Пронизанный солнечными лучами, он окрашивался в золото и бронзу и становился виден весь, до последнего затаенного уголка. И так же весь исходил испариной от просыхавшей росы. На дорожках краснели упавшие за ночь и еще не поднятые садовником яблоки. Ежи уносили на своих колючках фиолетовые сливы. Доносились запахи варенья, которое варила жена садовника (всегда приносила на пробу и непременно с увязшей в блюдце осой) и сушеных грибов. Когда был хороший урожай, мать Александра закупала яблок на всю зиму и хранила их в ящике со стружками или просто на подоконниках. В комнатах долго держался яблочный запах – до первого снега. И когда в воздухе мягко оседали пушистые хлопья – зависали, словно зачарованные, – сердце замирало от картины: на подоконниках красное, яблочное, а за окнами белое, снежное.