Дивергент

Калеб смеется. - Однажды, ты призналась, что украла книгу из

школьной библиотеки, как раз когда домой пришла мама.

-

- И мне пришлось идти к библиотекарю и принести свои извинения! Я тоже смеюсь. - Та

библиотекарь была ужасной. Она всегда обращалась ко всем "юная леди" и "молодой

человек"!

-О, хотя меня она любила. Знала ли ты, что когда я вызывался добровольцем в библиотеку

и предполагалось, что я раскладываю книги по полкам, на самом же деле я стоял между

стеллажами и читал? Она ловила меня несколько раз, но никогда ничего не говорила.

- Правда? Я ощущаю боль в груди. - Я не знала об этом.

Очень много всего мы не знали друг о друге, я полагаю. Он постукивает пальцами по

столу. - Жаль, что мы

не были честны друг с другом.

- Мне тоже.

- А сейчас уже слишком поздно, не так ли? Он взглянул на меня.

- Не для всего. Я вытаскиваю кресло из под лабораторного стола и сажусь на него. - Давай

сыграем в "Искренность". Сначала я отвечу на вопрос а потом тебе будет нужно ответить.

Естественно честно.

Похоже, он слегка раздражен, но все равно играет. - Ладно. Что ты на самом деле сделала, чтобы сломать те очки в кухне, когда утверждала, что взяла их, чтобы очистить от пятен?

Я закатываю глаза. - Именно на этот вопрос ты хочешь честный ответ? Давай же Калеб!

- Ладно, хорошо. Он прочищает горло, и его зеленые глаза фокусируются на моих, внимательно. - Ты действительно простила меня, или ты просто говоришь, что простила, потому, что я скоро умру?

158

Я смотрю на свои руки, лежащие на моих коленях. Я могу быть доброй и милой с ним, потому что каждый раз, когда я думаю о том, что произошло в штаб-квартире Эрудитов, то сразу же отбрасываю мысли в сторону. Но этому нет прощения, если бы я простила его, то смогла бы поразмышлять о том, что произошло без всей этой ненависти, которую я

чувствую нутром, верно?

Или, может быть, прощение - это просто постоянное отбрасывание в сторону болезненных

воспоминаний, до тех пор, когда время притупит боль и гнев и плохое забудется.

Ради Калеба, я делаю выбор в пользу последнего.

- Да, простила, говорю я. Делаю паузу. - Или, по крайней мере, я отчаянно хочу, и мне

кажется, что это то же самое.

Он смотрит с облегчением. Я делаю шаг в сторону, чтобы он мог занять мое место в

кресле. Я знаю, что я хочу у него спросить, хотела с тех пор как он вызвался принести эту

жертву.

Какова главная причина того, зачем ты это делаешь? - Говорю я. - Самая главная?

- Не спрашивай меня об этом, Беатрис.

Это не ловушка, - говорю я. - Это не заставит меня не прощать тебя. Мне просто нужно

знать.

Между нами стерильный костюм, взрывчатка и рюкзак, расположенные в ряд на матовой

стали. Это орудия для того, чтобы он вошел, но не вышел.

Полагаю, я чувствую, что это единственный способ, каким я могу отделаться от чувства

вины за все, что я сделал, говорит он. - Я ничего так не хотел как избавления от нее.

Его слова вызывают боль у меня внутри. Я боялась, что он так скажет. Я знала, что он

хотел сказать это все время. Хотелось бы мне, чтобы он не говорил этого.

Голос заговорил через интерком (система двусторонней связи) в углу.

- Внимание всем проживающим в корпусе. Началась экстренная

процедура строгого изолирования, действующая до 5 часов утра. Повторяю, началась

аварийная процедура строгого изолирования, действующая до 5 часов утра.

Мы с Калебом обмениваемся встревоженными взглядами. Мэттью толкает дверь.

"Чѐрт," говорит он. А затем ещѐ громче: "Чѐрт!"

"Экстренная изоляция?" Говорю я. "Такая же как и во время атаки?"

"Ну, вообще-то это значит, что нам нужно идти прямо сейчас, пока в коридорах хаос и не

усилены меры безопасности," говорит Мэттью.

"Зачем им это?" Спрашивает Калеб.

"Скорее всего просто заботятся о безопасности, перед тем, как выпустить вирус,"

говорит Мэттью. "Или узнали, что мы собираемся делать

- только в этом случае, они придут, чтобы арестовать нас."

Я смотрю на Калеба. Минуты, которые ему остались исчезают, словно мѐртвые листья с

веток.

Я иду в другой конец комнаты и достаю из шкафчика наше оружие, у меня в голове до сих

пор вертится фраза, которую Тобиас мне вчера сказал - как говорили в Отречении: ты

можешь позволить другому человеку пожертвовать собой, только в качестве последнего

способа показать, что он тебя любит.

С Калебом всѐ совсем не так.

Я скольжу по заснеженной мостовой.

- Ты не привил себя

вчера, говорю я Питеру.

- Нет, не привил, говорит Питер

- Почему?

- С чего вдруг я должен тебе рассказывать?

Я провожу пальцем по флакону и говорю,

- Ты пошел со мной, потому что знаешь про сыворотку памяти, которая есть у меня, 159

верно? Если ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе, то объясни, я не кусаюсь.

Он снова посмотрел на мой карман, как делал раньше. Должно быть, он видел, как

Кристина, дала его мне. Он говорит:

- Я скорее просто так заберу ее у тебя.

- Пожалуйста. Я поднимаю глаза вверх, чтобы посмотреть на снег сыплющийся через края

здания. Было темно, но благодаря луне, света достаточно, чтобы видеть.

- Ты наверно думаешь, что хорош в драке, но не достаточно хорош, чтобы побить меня, я

ручаюсь за это.