Дивергент

по необходимости, если уже не осталось других вариантов. Ее следует приносить во имя

людей которым нужна твоя сила потому, что у них самих ее не достаточно. Поэтому, я

должна остановить тебя от принесения в жертву всех этих людей и их воспоминаний.

Поэтому мне необходимо избавить мир от тебя раз и навсегда.

Я качаю головой.

- Дэвид, я пришла сюда не для того, чтобы, что-то украсть.

Я поворачиваюсь и бросаюсь к устройству. Пистолет выстреливает и боль проносится

сквозь мое тело. Я даже не предполагаю куда угодила пуля.

Я все еще слышу как Калеб повторяет код для Мэттью. Дрожащей рукой набираю цифры

на клавиатуре.

Пистолет выстреливает еще раз.

Боль усиливается, и перед глазами появляется темнота, но я снова слышу голос Калеба.

Зеленая кнопка.

Так много боли.

167

Но как, когда мое тело настолько онемело.

Я начинаю падать и хлопаю рукой по клавиатуре. Позади зеленой кнопки загорается свет.

Я слышу звуковой сигнал и звук встряхивания.

Я скольжу по полу. Я чувствую что-то теплое на своей шее, и под моей щекой. Красное. У

крови странный цвет. Мрачный.

Краем глаза вижу как Дэвид выскальзывает из своего кресла.

И моя мама появляется позади него.

Она в той же одежде в которой была, когда я ее видела последний раз, серой одежде

отреченных, испачканной в ее крови, ее руки оголены открывая ее татуировку. Все еще

видны дыры от пуль на ее рубашке, через которые я вижу ее израненную кожу, красную

но больше не кровоточащую, будто она застыла во времени. Ее тускло светлые волосы

забраны сзади в хвост, но несколько выскользнувших локонов обрамляют ее лицо как

золото

Я осознаю что она не живая, но я не знаю, вижу ли я ее потому, что я в беду от

кровотечения, или потому что сыворотка смерти путает мои мысли, или же она здесь по

какой-то другой причине.

Она опускается на колени рядом со мной и прикасается прохладной рукой к моей щеке.

- Здравствуй Беатрис, говорит она и улыбается.

- Я покончила с этим? я говорю, но не уверена действительно ли я сказала, или я просто

подумала, но она услышала.

- Да, говорит она, ее глаза блестят от слез.

- Мое дорогое дитя, ты справилась отлично.

- А что с остальными? Я задыхаюсь от рыдания когда образ Тобиаса появляется у меня в

голове, какими темными и спокойными у него были глаза, какой сильной и теплой была

его рука, когда мы впервые стояли лицом к лицу. - Тобиасом, Калебом, моими друзьями?

- Они позаботятся друг о друге, говорит она. - Это то, что люди делают.

Я улыбаюсь и закрываю глаза.

Я ощущаю нить снова тянущую меня, но на этот раз я знаю, что это не какая-то зловещая

сила тащащая меня к смерти. На этот раз я знаю, что это рука моей мамы, притягивающая

меня в свои объятия.

И я с радостью принимаю ее объятия.

Простят ли меня за все, что я натворила, чтобы попасть сюда?

- Я хочу, чтобы меня простили. Я могу.

Я верю.

ГлаваПятьдесят первая

Эвелин вытирает слезы большим пальцем. Мы стоим у окна плечом к плечу и смотрим, как кружится снег. Некоторые снежинки собираются на подоконнике, забиваясь в углах.

К моим рукам возвращается чувствительность. Я смотрю на этот мир, окрашенный в

белый цвет, и чувствую, что все начинается сначала, и на этот раз все будет гораздо

лучше.

"Я думаю, что смогу связаться с Маркусом по радио, чтобы обсудить условия мирного

договора," сказала Эвелин. "Он выслушает. Иначе он будет глупцом.

"Пока ты этого не сделала, я дал обещание, которое должен выполнить", говорю я. Я

дотрагиваюсь до плеча Эвелин. Я ожидал увидеть напряжение в ее улыбке, но его нет.

Я чувствую приступ вины. Я пришел сюда не для того, чтобы просить ее опустить руки

ради меня, предать все, над чем она работала, только для того, чтобы вернуть меня. Но в

то же время, я вообще не собирался давать ей выбор. Наверное, Трис была права - когда

ты должен выбрать между двух зол, ты выбираешь то, которое спасет людей, которых ты

любишь. Я бы не спас Эвелин тем, что дал бы ей ту сыворотку. Я бы уничтожил ее.

Питер сидит в коридоре, прислонившись спиной к стене. Он поднимает на меня глаза, когда я опираюсь на стену рядом с ним. Его темные волосы прилипли ко лбу, мокрые от

168

растаявшего снега.

"Ты стер ей память?" спрашивает он. "Нет," отвечаю я.

" Не думал, что тебе не хватит мужества"

" Мужество здесь ни при чем. Знаешь что? Неважно." Я качаю головой и поднимаю вверх

пузырек с сывороткой. "Она по-прежнему нужна тебе?"

Он кивает.

"Ты просто можешь работать над собой, знаешь" говорю я. "Ты можешь принимать

лучшие решения, зажить лучше."

"Да могу" говорит он. " Но я не буду. И мы оба знаем об этом."

Я знаю это. Я знаю, что меняться трудно, результат приходит медленно и что это работа

длиной ни в один день, она складывается из многих дней в длинную линию, пока первые

дни не будут забыты. Он боится, что он не сможет справиться с этой работой, что он

потратит эти дни, и что он станет еще хуже, чем сейчас. И я понимаю это чувство - я

понимаю какого это, бояться себя.

Поэтому я сажаю его на одну из кроватей и спрашиваю, что он хочет знать о себе после

того, как его воспоминания улетучатся, как дым. Он просто качает головой. Ничего. Он

ничего не хочет знать.