Дивергент

вокруг меня.

- Люди уже сплотились - говорит Джоанна. - И не за человека, а за желание восстановить

фракции. Кто сказал, что ты мне нужен?

- Не уменьшай свои достижения, но Аллигенты все еще слишком незначительны, чтобы

быть большими, чем просто небольшое восстание, говорит Маркус. Афроакционеров

больше, чем ты думаешь. Ты нуждаешься во мне. Ты это знаешь.

Мой отец может убедить людей без очарования, и это всегда смущало меня. Он заявляет, что его мнение, это факт, и как-то его полное отсутствие сомнений заставляет вас

поверить ему. Это качество пугает меня сейчас, потому что я знаю, что он сказал мне: что

я был сломан, что я был бесполезен, что я ничто. Во сколько из тех вещей, он заставляет

меня верить?

Я вижу, Джоанна начинает верить ему, думая о небольшой группе людей, которых она

собрала. Думая о группе, что она послала за забор, вместе с Карой, и никогда не слышала

о нас. Думая о том, как она одинока, и как богата история лидерства. Я хочу крикнуть ей

сквозь экраны не доверять ему, чтобы сказать ей, что он хочет только вернуть фракции

назад, потому что он знает, что он может занять место в качестве лидера снова. Но мой

возглас не может дойти до неѐ, не сможет, даже если бы я стоял прямо рядом с ней.

Осторожно, Джоанна говорит ему:

- Можешь ли ты обещать мне, что ты будешь, когда это, возможно, стараться ограничить

разрушения, которые мы будем вызывать?

- Конечно - отвечает Маркус.

Она вновь кивает, но это выглядит так, что она кивает сама себе.

- Иногда нам нужно бороться за мир, говорит она, скорее тротуару, чем Маркусу. - Я

думаю, что это одно из тех времен. И я думаю, что ты был бы полезен людям, чтобы

сплотить их.

Это начало восстания Аллигентов, которого я ждал с того самого момента, как только

услышал, что эта группа формируется. Даже если это казалось неизбежным для меня, с

того момента, как я увидел, как Эвелин добилась власти, я чувствовал себя подавленным.

Похоже, что восстания никогда не прекращаются, ни в городе, ни здесь, нигде. Между

ними есть только промежутки, и мы называем их "мир".

Я отхожу от экрана, что бы выйти из диспетчерской и подышать где-нибудь свежим

воздухом.

Но, как только я отхожу, я замечаю другой экран, на котором тѐмно-волосая женщина

ходит взад вперѐд в еѐ офисе в центре Эрудитов. Эвелин.

Эвелин запускает руки в волосы, сжав пальцы вокруг толстой прядки. Она падает на

колени, бумаги застилают пол вокруг неѐ, и, мне кажется, она плакала. Но я не уверен

почему, так как я не вижу, что бы еѐ плечи дрожали.

Я слышу, через колонки экрана, стук в дверь кабинета. Эвелин встаѐт, приглаживает

волосы, вытирает лицо, и говорит:

- Войдите!

Заходит Тереза, еѐ повязка Афроакционеров завязана криво. - Только что обновление из

патрулей. Они говорят, что не видели никаких признаков его.

- Отлично - Эвелин качает головой. - Я изгнала его, и он остается в городе. Он будет

делать это назло мне.

- Или он присоединился к Аллигентам, и они укрывают его, Тереза говорит,

111

перевесившись через один из офисных стульев. Она крутит бумагу на полу подошвой еѐ

ботинка.

- Ну, это очевидно. - Эвелина кладет руку на окно и наклоняется к нему, глядя на город и

за его пределы, на болото. - Спасибо за новости.

- Мы найдем его, говорит Тереза. - Он не может уйти далеко. Я клянусь, что мы найдем

его.

- Я просто хочу, чтобы он ушел, Эвелина говорит, ее голос жесткий и тонкий, как у

ребенка. Интересно, боится ли она его ещѐ, так же, как и я до сих пор боюсь его, как

кошмар, который всплывает на поверхность в течение дня. Интересно, как похожи моя

мать и я, в глубине души.

- Я знаю, говорит Тереза и уходит.

Я стою так долгое время, наблюдая как Эвелин смотрит в окно, стуча пальцами по стеклу.

Я чувствую, что я стал кем-то между моей матерью и моим отцом, насильственный и

импульсивный, и отчаянный, и испуганный. Я чувствую, что потерял контроль над тем, кем я стал.

Глава 32.ТРИС

Девид вызвал меня к себе в офис на следующий день, и я боюсь, что он помнит, как я

использовала его в качестве щита, когда я пятилась от оружейной лаборатории, как я

указала пистолетом на его голову и сказала, что меня не волнует, будет он жить или

умрѐт.

Зои встречает меня в холле отеля и ведет меня по главному коридору вниз в еще один, длинный и узкий, с окнами справа от меня, которые показывают небольшой флот

самолетов ,сидящих рядами на бетоне. Снег касается стекла, ранний вкус зимы, и тает в

течение нескольких секунд.

Я украдкой смотрю на нее, когда мы идѐм, в надежде увидеть то, кто она, как когда она не

думает, что кто-то наблюдает, но она, кажется, так же, как всегда - бодрая, но деловая. Как

будто атаки и не было.

- Он будет в инвалидной коляске, говорит она, когда мы достигаем конца узкого

коридора. - Лучше не разыгрывать из этого трагедию. Ему не нравится, когда его жалеют.

- Я не жалею его. Я изо всех сил стараюсь сдержать гнев в голосе. Это сделало бы меня

подозрительной. - Он не был первым человеком, в которого попала пуля.

- Я всегда забываю, что ты видела намного больше жестокости, чем мы - говорит Зои, сканируя свой пропуск на следующем посту безопасности, который мы проходим. Я