— Спасибо, братцы! Братцы… Я же свой… Свой! Просто получилось так… Я вернуться хотел на фронт, правда… Я ведь свой…
— Конечно свой, — покладисто согласился Ринат. — На чьей стороне воевал?
— Ну… это… — замешкался дезертир, опасаясь ошибиться, скользнув взглядом по одежде незнакомца, пытаясь по знакам различия определить принадлежность к той или иной стороне.
Но, естественно, парни были экипированы в форму без всяких регалий и знаков различия.
— На нашей, конечно… За федералов, — решился, наконец, дезертир, на миг замерев, ожидая реакции незнакомца.
— Ну вот видишь, за федералов, — с тёплой доброй улыбкой произнёс Куба. — Значит, не тронул бы женщину, посмотрел бы только?
Расслабившийся бородач, заискивающе улыбаясь, торопливо мелко закивал.
Неожиданно Ринат ударил костяшками пальцев в заросший кадык дезертира. Тот захрипел, пытаясь втянуть спасительного воздуха, скорчился.
Но Куба резко опрокинул его на спину, уселся верхом на грудь, блокируя коленями руки. Достал из кармашка разгрузки обычную чайную ложечку, потемневшую от заварки, невзрачную. Левой пятернёй схватил заросшее лицо противника в жменю, прижимая голову к земле. Чайную ложечку углубил в правую глазницу, сразу же наполнившуюся кровью.
Бородач задёргался, судорожно засучил, застучал ногами. Из зажатого рукой рта вырвался сдавленный вой:
— Ы-ы-ы-ы!!!
— Тихо, родной, тихо… — процедил Куба, орудуя ложкой, вытаскивая глазное яблоко.
По правой стороне лица дезертира текла тёмная кровь, заполнив всю глазницу, мышцы тянулись за глазом, легко отрываясь.
— Ы-ы-ы-ы!!! — дико мычал бородач, ёрзая, дёргаясь всем телом, надёжно прижатым к земле.
Куба вытащил глаз и отшвырнул в сторону. Сразу же приступил ко второму.
— Ы-ы-ы-ы!!! — ещё сильнее отчаянно замычал дезертир.
— Всё уже, всё, — успокаивающе произнёс Ринат, вытащив второе глазное яблоко и отбросив в ту же сторону.
После чего сорвал пучок травы и протёр ложку, поднялся с бородача.
Получивший свободу дезертир катался по земле, стукался о деревья, скрёб руками землю, дико воя на весь лес:
— Ы-ы-ы-ы!!!
Не обращая больше на него внимания, Куба положил ложечку обратно в разгрузку.
— Ты чё??? — ошарашено спросил Негатив, глядя как та исчезает в кармашке.
— А чем я сахар размешивать буду, когда вернёмся? Пальцем? — спокойно поинтересовался Ринат.
Ни на кого не глядя, тщательно вытер сорванной травой руки, поднял «вал», закинув ремень на левое плечо, и устроил на правом пулемёт.
— Я готов, командир.
— Ну спасибо, уважил, — процедил Туркалёв, поднимаясь следом. — Чё с этим-то, Гомером, бля, делать?
— Ничего, — пробурчал Ринат. — Я обещал отпустить его. — И хмыкнул: — Пусть идёт, куда глаза глядят. Вдруг, создаст свою «Илиаду» и «Одиссею»? Может, у него талант проявится, зачем лишать будущее человечество великих эпосов?
— Эк ты хватил, шутник! — недовольно удивился Янычар. — Ладно, хер с ним. Местные всё равно добьют. И добавил официально: — Старший лейтенант Кубаев, за неподчинение приказу объявляю дисциплинарное взыскание — выговор. Выступаем в прежнем порядке.
Они удалялись по гребню сопки, а сзади доносился почти беспрерывный дикий вой ослеплённого дезертира:
— Ы-ы-ы-ы!!!.. Ы-ы-ы-ы!!!.. Ы-ы-ы-ы!!!..
Эхо металось в деревьях, пугая птиц, шумно взлетающих с веток. Звери чутко замирали, вслушиваясь в человеческий вопль с нечеловеческой болью и страхом безысходности от потери зрения.
Никто не упрекал Рината в чрезвычайной жестокости. Они не принадлежали к выпускникам института благородных девиц, каждый был способен на подобное.
И всё же Янычар испытывал раздражение из-за неподчинения Кубаева приказу, из-за его импульсивного желания вмешаться в ситуацию с дезертирами и жителями. Этим он обнаружил скрытное передвижение группы.
Хорошо, если местные вообще не контактируют с властью. А вдруг наоборот? А вдруг у них есть возможность сообщить о появлении неизвестных, без труда положивших семерых вооружённых бандитов?
Нет нужды гадать, чем это грозит группе.
Погоню вышлют обязательно.
И это будут уже не дезертиры, не боящиеся только безоружных женщин.
Это будут солдаты регулярной армии, а то и подобная группа спецназа.
Плохо. Очень плохо.
Остаётся надеяться, что местные не желают вообще общаться с внешним миром, опасаясь нарушить обустроенный мирок в таёжной глуши.
Через три недели трудного пути цивилизацией всё ещё не пахло ни в каком смысле. Парни удивлялись, как беженцы из поселения смогли зайти так далеко и сумели вполне сносно обустроиться в совершенно диких местах? Впрочем, чего только ни сделаешь, лишь бы не видеть войны.
Маршрут пролегал то по непролазной чаще, то по относительно проходимыми участкам. Вплавь и вброд переправлялись через бесчисленные реки и речушки, вода и так не была тёплой, а с приходом сентября стала холодать день ото дня.
Приходилось мокнуть под осенними затяжными дождями, страдать от нескончаемых орд гнуса, огибать обширные болота и немалые озёра, продираться через буреломы, подниматься на крутые сопки, откуда открывалась панорама бесконечного зелёного покрывала.