Диверсия в монастыре, aka Монастырский источник

Нике очень хотелось, чтобы они со следователем не ошиблись со своей догадкой. Если Ольминского убил один из таинственных "них", тех, с кем напарники собирались "решать вопрос", значит, никто из ее друзей к убийству не причастен. Конечно, никаких добрых чувств бывший вербовщик первого краснопехотского борделя, махинатор и брачный аферист и "свидетель-сажатель" не вызывал. Но Веронике очень не хотелось, чтобы в его убийстве оказались виноватыми Виктор, Наум или Тася. Ведь каким бы негодяем ни был потерпевший, за убийство его тоже будут судить по той же 105-й статье... И Ника очень надеялась на то, что это не один из ее друзей схватил трубу. Но предчувствовала, что за разгадкой гибели Ольминского кроется ещё одна тайна - хуже первой. И опаснее.

*

Проводив на выход Свиридову, майор Перов включил электрический чайник и заварил себе чашку кофе. Похоже, Таисию можно вычёркивать из списка подозреваемых. Ещё не зная о том, что полиция установила ее связь с Ольминским через его жён, Свиридова явилась сама и поведала о том, что ей довелось встретить на своём этаже и первую, и вторую жену потерпевшего. Елена Бороздина, разговорившись с надзирательницей, показала ей фотографию мужа, найденную в одной из книг, переданных с воли, и Таисия, благодаря хорошей памяти на лица, сразу запомнила парня, до тошноты похожего на Леонардо ди Каприо в "Титанике". Майор скривился. Его жена тоже обожала этот фильм и пару раз в году - на Восьмое марта и день рождения - торжественно ставила диск, усаживалась перед экраном с чашкой чая и коробкой конфет и три часа вздыхала и роняла слезинки над историей любви Джека и Розы. А Перов на эти три часа старался куда-нибудь отлучиться под благовидным предлогом, чтобы удержаться от искушения вытащить диск из приёмника и разломать. Он не понимал, как можно балдеть от этого приторного сиропа, фоном к которому, словно в насмешку, взяли одну из самых страшных трагедий начала ХХ века.

Рассказала Свиридова и о второй жене Ольминского, Агнессе, которой Вадим устроил "посадку" после того, как разорил до копейки и довёл до самоубийства ее отца, всемирно известного оперного певца. Не забыла Свиридова поведать и о недавней встрече в "Фикс-прайсе". "Вы подумайте, - покраснела от возмущения женщина, - на суде только что кровью не харкал, справок медицинских вывалил охапку, хоть подтирайся, а тут идёт, здоровый, цветущий, напевает. Я ещё смотрю на него и думаю: он что, уже все ольбрехтовские деньги растрынькал, что за шампунем и бритвой в "Фикс" привёрся или просто другого магазина тут не нашёл? А он ещё и спрашивает: чего, мол, смотрите, влюбились, что ли? Я обалдела от неожиданности, а он заржал, покупки свои в пакет свалил и наутёк. Я бы его, конечно, догнала и ответила как следует, но у меня покупки на ленте непробитые лежали, да ещё Лилька подошла. Я и упустила момент..."

Рассказывая о столкновении на турбазе, Свиридова заверила, что после этого вернулась в зал и больше Ольминского не видела, а на просьбу показать носовой платок, слегка смутилась и вытащила чистое, но изрядно помятое в кармане джинсов красно-чёрное клетчатое полотнище, великоватое даже для мужчины. "У меня в номере ещё три штуки таких, - сказала она, - я беру сразу набором. И только мужские. А то женские мне, пардон, на полноздри!". Перов был согласен с этим высказыванием и спросил, есть ли у Таисии белые льняные платки. "А зачем? - подняла брови женщина. - Белое - оно красивое, но на один раз, стирай его потом без конца!"

Рассказала она и о человеке, которого встретила по дороге в зал, и о насекомом, попавшем ей в глаз. "Из-за этой комахи не разглядела его, - развела руками Свиридова, - так с разлёта долбанул - я аж ослепла на пару сек. Вот, глаз до сих пор красный, видите?".

После долгих наводящих вопросов Таисия смогла припомнить, что встреченный по дороге в ресторан человек был ей ростом "по сю пору", - Свиридова встала и показала куда-то в область переносицы, - крепкого телосложения, но не толстый, в темных джинсах и сером свитере. "И ещё одно: парфюмами от него разило, как в магазине, где тестеры стоят!".

Перов напряг память. Как на грех, почти все мужчины на турбазе щеголяли в удобных и немарких джемперах разных оттенков серого - от светлого, жемчужного до насыщенного стального. У Гершвина на груди - белый орнамент в виде ромбов. У социолога Янина - две черные полосы, на груди и животе. У Морского - греческий меандр вокруг талии, бежевый на светло-сером фоне. У одного из "фармацевтов" - однотонный серебристый "металлик" , как у машины. У другого - белые воротник и манжеты, а сам свитер - серо-стальной. Майор обрадовался, что в детстве несколько лет посещал кружок рисования по настоянию мамы, жаждущей вырастить нового Васнецова или Айвазовского. Но художника из него не вышло, Роман не мог нарисовать даже домик. Зато умение запоминать и различать цвета и оттенки у него осталось и иногда приходилось кстати на работе.