Дивертисмент братьев Лунио

«Я ведь когда отсюда уезжала, то с точностью знать ещё не могла, вернусь или не вернусь обратно. Меня тогда раздирали довольно противоречивые чувства. С одной стороны, Гриша мне и на самом деле был по душе, сам ведь он человек благородный, много перенесший, невинно от злых людей пострадавший, уж вы-то знаете это наверняка. Машку мою принял сразу и полюбил как свою и для меня готов был стелиться и угождать по-всякому. Но только мне тогда ничего этого было не надо, ни города этого проклятого, ни семьи, ни Машки моей, которую я так и не смогла никогда полюбить после того, что они со мной сделали. Эти... там ещё, в Башкирии, в эвакуации. Они, прежде чем дочь мне сделать, наиздевались надо мной, а потом так и оставили на том самом месте, где надругались. Я и выжила-то, можно сказать, по случайности.

Отцу, когда в Ленинград вернулась, ничего рассказывать не стала. Сделать уже всё равно ничего было нельзя, поздно слишком, а он только орать бы на меня стал и топать ногами. Он такой, он с самого детства, ещё при живой маме орал как безумный.

Школу я так и не закончила, какая там школа, управиться бы с ребёнком. Да я сама ещё ребёнок была, дура девчонка, к тому же с гонором.

В общем, родила я маму вашу. А самой пятнадцать. Ничего не умею и не хочу уметь. Говорю отцу, давай в дом ребёнка сдадим, сама не стану заниматься ею, не смогу. Он – орать. Ты чего, вопит, в своём уме, ненормальная, люди в блокаду за своих детей убивались, а теперь войне уже скоро конец, с голоду давно уже можно не дохнуть, а ты – отдавать?! Да меня, если узнает кто, с места попрут, скажут, как тебе людей доверять, если от своих же детей отказываетесь. А ещё военный комиссар!

А я ничего, я с ним спорить и орать не стала, я просто из дому, помню, ушла и несколько дней не приходила, на вшивость решила его проверить, чего делать станет. Ну он какую-то тётку подобрал, дал ей немного продуктов: короче, кое-как перебивались они с Машкой, тянули её. А я к компании одной прибилась, к нехорошей, там и выпивать с ними начала и остальное всё, в общем, похвастаться нечем. А пить стала, чтобы Башкирию ту не вспоминать, Давлеканово это проклятое. И не приходила, чтобы дочь свою не видеть, – не могла просто, тем более не знала, от кого она получилась из них, из гадов тех.

В общем, так мы с ним просуществовали сколько-то. Я то исчезала, то появлялась, то видела Машку, то не видела, а она росла сама по себе. Он на службе, она дома, и всё больше одна. Она ему – деда, а мама где, а он – отстань от меня с мамой своей, не до неё.

А после восьми лет её вдруг заметили мы, что расти перестала. Время идёт, а она всё такая же, как была. Головой сообразительная, а телом не зреет как бы. Я тогда уже более-менее от компании той отошла, повзрослела. И говорю отцу, чтобы он её через свои связи показал специалистам. Ну он договорился, и мы с ним сводили её к кому-то, большой доктор тот был, известный. Профессор какой-то. Они проверили там всё и говорят, что девочка ваша карлица, и по-научному болезнь назвал, и это случается, и поделать уже ничего нельзя, такой наш окончательный диагноз.

А я только выкарабкалась вроде, и снова на тебе, подарок судьбы. Говорю отцу, мне она такая не нужна. А он отвечает, что тебе она ни такая, ни другая, никакая не была нужна никогда. Это не я, а ты мне её в подоле принесла, вот и думай теперь, что будешь с уродицей своей делать, а меня не впутывай, у меня о другом голова болит, не до вас, мол, обеих.

Это, как я потом узнала, правду он мне говорил. Над ними в ту пору страшная опасность надо всеми висела, половину из них забрали потом, кто у Берии работал: кого-то расстреляли, кого-то посадили из тех, кто не уберёгся. А отец в 4-м управлении МВД работал, в бериевском, с антисоветчиками боролся и уголовниками, знаю, тоже занимался. Трясся сам, но я не знала про это. И сумел в конце концов вывернуться как-то, оказался из тех, кто задницу сумел прикрыть и на повышение потом пошёл, уж не знаю, каким путём. Наверное, обычным, через подлость свою и связи.

В общем, это уже лето началось, год 53-й. Он говорит, я в командировку еду, надолго, а ты оставайся и решай, как жить будешь дальше. Я с себя всякую дальнейшую ответственность снимаю, ты уже взрослая. Иди работай или находи себе мужа. А меня оставьте в покое, я устал от вас, понимаете, устал!