Дивертисмент братьев Лунио

Карманные деньги, что Гирш прежде регулярно выдавал Ивану, остановились. Теперь это было просто частью домашнего бюджета, честно заработанной трудолюбивым зятем. Да и не он выдавал, а Дюка, из тех, какими с ней расплачивался очередной покупатель. И не выдавала, а тот из них брал, кому было надо – столько, сколько требовала та или иная покупка или нужда. И пить Иван стал реже и меньше. И даже выпивал уже не так часто. Разве что по окончании новой придумки или при удачной доводке бывшей уже в употреблении идеи. Дюку это не смущало. То, что она в своё время получила сведения о женихе как об объекте непьющем, давно забылось и стёрлось. То, в каком режиме он употреблял пиво и белую, её мало волновало – из разума не выходил, никакими дебошами не пахло, злой не становился при любом типе алкоголя, а дышал, если перегар, то всё равно в сторону и существенно выше тех зон, которые были доступны её обонянию.

Зато трудился, и ему не надоедало. В тот день он тоже не бездельничал. Как пришёл с рынка, сразу сел обделывать коробочку серебряными уголочками. Это было совместной их придумкой. Сами уголки изготовляла Дюка, с помощью специальных приспособлений – дело было довольно кропотливым и требовало другого типа умений, не его. А уж он крепил уголки эти объёмные, с округлённым завершением на коробочкины углы, по образцу заделки краёв фибрового чемодана. Только там было латунное и на заклёпках, а тут – серебряное и на миниатюрных шпилечках. И добавляло к цене готового комплекта приятную часть стоимости.

Дюки не было, ушла в женскую консультацию, куда ходить ненавидела и всячески этих походов избегала. Сами понимаете. Но сейчас было нужно. Терпела до последнего, пока уже нельзя стало не забеспокоиться. Тогда и пошла.

Вернувшись, сообщила – беременна. Хочешь – верь, не хочешь – всё равно поверить придётся, всё подтверждено и необратимо. Иван как раз заканчивал старательно насаживать последний серебряный уголок и собирался хвастануть перед ней готовой упаковкой, всей целиком. Однако новость, принесённая женой, перебила его намерение и разом опрокинула голову в размышления. Всю целиком.

Словно вражеская подлодка, хоронившаяся до специальной поры меж подводных ущелий, откуда-то снизу и сбоку всплыла нежданно, так же обдирая бока, пена воспоминаний, посреди которой, толкаясь и давясь, барахтались давние подробности и детали старого разговора с тестем. Предупредительные намёки Григория Наумыча и его, Ивана, ответные и ультимативные слова. Разговору этому было уже два года и ещё около половины.

Всего один день назад всё это могло казаться ему невероятно далёким, глупым и безвозвратно утилизированным памятью. Но оказалось, что в нужный момент память его, сопряжённая с непривычным страхом, как птица с импортным мужским именем Феликс, про которую он слышал, но не помнил от кого, восстала из праха, чтобы по новой начать будоражить и тревожить воображение.

До того как сообщить новость, Дюка не могла не подумать заранее о возможной реакции своего гражданского мужа. О детях до того они не говорили никогда. Как будто их не бывает на свете вообще. Темы нет самой. Или же бывают, но чего молотить-то про пустое?

Сам Иван вопрос не поднимал, словно такое происшествие не могло случиться никогда – просто в силу несоразмерной разницы между его и Дюкиной плотью. По причине близкой, но иначе для себя сформулированной Дюка тоже темы этой старалась избегать и даже не пробовала начинать. Именно такой за два с лишним года установился между ними негласный мораторий насчёт предмета для обсуждения.

Но когда узнала, что залетела по-настоящему, не как ущербная карлица, а как настоящая репродуктивно устроенная женщина, то и думать про это дело стала по-настоящему, по-женски, с полным подключением головы. Про мнение Ивана относительно вероятного потомства, она, как известно, была не в курсе. Гиршу и в голову не могло прийти до нужной поры ставить дочь в такую малоприятную для неё известность. И сейчас она, сомневающаяся, шла на разговор с мужем.

Раньше времени Иван решил бурю в себе не затевать. Надо ж прежде понять, чего там у неё получится, какие дела и кто наметится для рождения, какого размера, как кто. Он погладил её по голове со своей верхотуры и успокоил:

– Беременная, и ладно, дело ж обычное. Все бабы рожают, значит, такая судьба. Чему быть, то и получится. Ждать будем, ага? – И выдавил из себя честную не до конца улыбку. Чего сказать больше, не сообразил.

Дюка, не обнаружившая в его словах ни явного восторга, ни открытого разочарования, несколько озадачилась, но постаралась скрыть растерянность и виду не подала. Разделась и стала укладываться. А он пошёл досаживать на коробочку серебряный угол.

Здесь теперь самое время остановить повествование и вернуть вас в зиму 43-го, к продолжению истории нашего Гирша.

Глава 8