Дивертисмент братьев Лунио

Потом они ели за столиком в торце её жилого прямоугольника, размером с два лежачих однодверных гардероба. А после этого она, думая про два горя сразу, начала стелить. Себе, как всегда, на узкоколейке. Ему – на полу, без вопросов. На одного.

Он молча и непривычно трезво следил за её приготовительными манипуляциями, знакомыми по прошлой, почти забытой жизни, думая о том, что, если, предположим, продолжать и дальше трудиться над ювелирными упаковками, то место это не подойдёт. Узко. И главное, серьёзному делу будет помехой сама хозяйка, которой тут из-за нехватки жизненного пространства некуда будет пристроиться, пока он творит.

– Ложись, Ваня, – она погасила свет, скинула с себя кофту и юбку, занырнула в ночнушку и легла сама. – Спокойной ночи, – с вежливой лаской проговорила она, желая тем самым лишний раз проявить чистосердечное сострадание к положению, в которое попал Иван.

– Спокойной, – пробурчал тот, начиная тихо злиться, что она сначала не позвала его к себе наверх, как раньше, а сразу пошла туда сама, на свою узкоколейку, без него. Он мысленно махнул на это рукой, но именно в этот момент, в окружившей голову темноте, его прижало. Вспомнилась Дюка, маленькая жена, ласковая и смешная. От той никогда не знал, чего ждать. Могла вдруг ни с того ни с сего подпрыгнуть игривым котёнком и залиться тонким смехом. Или же зарычать внезапно детёнышем африканского льва, оскалиться крохотными зубочками и поползти на него по их семейной кровати размером со всю эту Франькину комнату. А добравшись, положить холодные ладошки к нему на волосатую грудь и два раза жалобно гавкнуть, глядя своими глазами в его. И ещё всякое, тоже забавное.

Франька была другая, совсем. Тоже, если разобраться, добрая. Не говоря уж что большая и с сиськами. Но без девчачьей Дюкиной задиристой шалости, без молодого, не по возрасту и росту заливистого смеха, без умной, ужас как много знающей и помнящей маленькой головы и без многого ещё чего.

Зато в ней, во Франьке, было своё, ей одно данное. Тихая была и терпеливая, всегда согласная. Франю, как Иван знал по собственному опыту, было сложно вывести из доброжелательного равновесия или обидеть. Хотя по большому счёту он и не пробовал, потому что пользовался ею как мужик и эту свою постоянную возможность подспудно оберегал.

Привлекала его Франя и по другой причине. Там у себя, на проходной, Иван хоть и был вроде начальника для тех, кто под его зорким приглядом миновал шлагбаум, но оставался всё же совершенно ими не замечен. Караульный сделал дело – обеспечил беспрепятственный проход на территорию, – и прошедший перемещал себя дальше, в согласии с личной и служебной нуждой, забыв о том, кто именно подобную вольность ему разрешиил. Чужое пренебрежение обжигало Ивана обидой, а иногда и крепко било по самолюбию. Поделиться этим чувством было не с кем. Даже с Франей: просто ничего б не поняла. Да и не знал Иван, как это ощущение передать другому человеку, слушателю, готовому усердно вникать, понимать и одобрять. Дюка бы поняла, без вопросов, но он тогда уже на том шлагбауме не стоял, потому что стал жить с ней. Жаль.

А у Франи, так он про неё знал, интерес к нему другой, подлинный, как будто та хотела знать про всё, что до шлагбаума и что после. И умудрялась при том быть ещё и благодарной. Сама почти не говорила, сдерживалась или не умела, как и он. Больше просто смотрела на него тёплой тёлушкой: как ест, как ноги вытягивает, когда спускается с кровати на пол, как курит, лениво поднося ко рту, как уходит и как возвращается снова в ночь через три. И ничего ей не говорит про то, о чём она про них обоих думает.

Сейчас, в трудный час жизни, лёжа на матрасе и дымя в невидный потолок, Иван повторно прокручивал в голове всё, что уже успел передумать про Франьку: брать ли её снова или отказываться, искать судьбы дальше. Он знал, что она хотела замуж. Верней, узнал, когда уходил, от неё, под скандал. Сам до того не догадывался, думал, он ходит, она пускает. И всё. При чём свадьба? Кобыла с жеребцом не женятся, а связь имеют, и ласка попутная не запрещена никому, всё по природному и обоюдному. Да ещё со своими харчами был, не жмотничал и не пристраивался за её женский счёт...

Загасив папиросу, решил брать. Хотя б пока, на первое время. И тогда начал действовать. Вытянул из-под накидки длинную руку и осторожно повёл пальцами вдоль края Франиного одеяла, потихоньку притягивая его к себе, тем самым проверяя хозяйку на устойчивость. Знал, что та не спит, потому что не так дышит.

– Не надо, Ваня, – тихо, но твёрдо сказала Франя, и твёрдость эту он понял сразу, – не время сейчас. И вообще, у тебя жена умерла сегодня, тебе о другом совсем думать надо.

– Я и думаю, – нашёлся он из темноты снизу. – Думаю, что ошибку дал в прошлый раз, когда ушёл отсюда. Не надо было. Видишь, как дело окончилось всё равно, какой моей неудачей. И всем кошмаром этим ещё.