«Сорока» пережила немало сложных ситуаций. Теракты, тяжелые аварии. Персонал умел быстро и эффективно оказывать помощь десяткам пострадавших, поступавших почти одновременно. Но никто не мог себе представить сотен раненых, которые прибывали бесконечной вереницей — и в этот, и в ближайшие дни. Из Сдерота, Офакима, с музыкального фестиваля в Реим, из приграничных поселков. Молодые, старые, дети, солдаты. До 13.00 привезли 283 человека. В 21.00 их было 623. Из них 120 тяжелых, 131 — средней тяжести, остальные ранены легко. Но все травмы требовали врачебного вмешательства. Были и те, кого везли в безнадежном состоянии. Кто-то из них скончался в приемном покое, кто-то — на операционном столе. И 42 раза звучала в эти часы сирена, что замедляло прием раненых.
В эти дни, в отличие от обычных, принимая раненого, не выясняли подробности. Многих записывали под номером с грифом «неизвестный», пока не приходили близкие и не узнавали его.
Иногда случались ошибки. Об одной из них рассказал доктор Амит Френкель.
В палате лежал раненый в тяжелейшем состоянии. Весь в бинтах. Лицо страшно обожжено. Пришли родители, которые вроде бы узнали его. 48 часов не отходили от его постели. Потом приехала их дочь, сидевшая до того в «мамаде», и сказала, что родители ошиблись. Это не ее брат и не их сын. Потому что ее брат и их сын погиб.
Персонал приемного покоя еще никогда не работал в таком режиме.
Врачи должны были мгновенно принимать судьбоносные решения: кого срочно в операционную, кто может подождать.
Во всех операционных находились увеличенные смены хирургов и медсестер. 48 часов они работали без перерыва.
Раненые прибывали часто без сознания, подключенные к аппаратам искусственного дыхания уже в машинах скорой помощи.
Те, кто мог говорить, успевали до введения наркоза рассказать об ужасах, через которые прошли.
Регистратуру осаждали те, кто искал своих близких.
Для них создали специальный информационный центр. Но ответов для многих не было, ведь у больных часто были пока только номера вместо имен.
На помощь призвали медиков из других больниц.
Министерство здравоохранения в первые часы трагедии пребывало в молчании. Но руководители больниц самостоятельно предложили свою помощь, скоординировали работу, и уже вечером раненых повезли в больницы центра страны.
Больница «Сорока» продолжает быть медицинским форпостом для раненых на фронте.
Так было в первые дни войны, и так продолжается по сей день.
Раненых начали принимать и больницы юга. Перешла на аварийный режим больница «Барзилай» в Ашкелоне. Под звуки сирен и беспрерывные ракетные залпы в нее тоже вливался бесконечный поток раненых. Когда к спасательным командам подключились вертолеты эвакуационно-спасательного подразделения, раненых начали доставлять в больницу «Асута» в Ашдоде. Туда, в основном, везли тяжелейших. Одним из них был Галь Айзенкот, сын экс-начальника Генштаба. Вместе с ним доставили Эяля Меира Берковича. Оба — резервисты-десантники, участники одной операции, в которой были смертельно ранены. Несмотря на все усилия, спасти их не удалось.
За первые три месяца войны больницы приняли 12000 раненых. Операции и лечение спасли жизнь многим, но для тысяч раненых они были только первым шагом на длинном и трудном пути, который продолжился в реабилитационных центрах.
Было немало личных драм и у самих медицинских работников.
Доктор Эйтан Нейман, опытнейший детский хирург, дежурил в больнице в ту субботу. Где-то в 11.00, в самый разгар тяжелейшей работы, его срочно призвали на службу как врача резервного парашютно-десантного батальона. Доктор Френкель пытался оставить врача, но никакой возможности удержать коллегу в больнице не было.
Доктор Эйтан Нейман, сын Яакова Неймана, министра юстиции и финансов в прошлом, пал в городе Сдерот в тяжелом бою, спасая под огнем жизни раненых.
Еще один врач, павший в первый день войны, — доктор Даниэль Леви, репатриант из Перу, интерн лор-отделения больницы «Сорока». Даниэль жил с женой и двумя детьми в Беэри, куда они переехали за год до черной субботы. Сразу же после начала атаки он поспешил в кибуцную поликлинику, где было много раненых. Вместе с медсестрой они отчаянно пытались им помочь с тем ничтожным оснащением, которое было в поликлинике. Через несколько часов боевики ворвались внутрь и перестреляли всех — и раненых, и тех, кто их лечил. Жена и дети доктора Даниэля Леви сидели в то время в домашнем убежище и, к счастью, уцелели. Террористы не дошли до них.
Когда начался ракетный обстрел Ашкелона, профессор Евгений Бротфейн, старший врач отделения общей реанимации в «Сороке», побежал с женой и двумя маленькими детьми в бомбоубежище. Одна из ракет попала в их дом. Они уцелели. И хотя ракеты продолжали падать на Ашкелон, он срочно выехал в больницу.
— Ничего не поделаешь, я обязан, — сказал он и попрощался с женой и детьми.
В следующие два дня он почти не выходил из операционной. Раненый за раненым. Операция за операцией. Операции тяжелые. Множественные ожоги, ампутации конечностей и многое, многое другое…